Солдаты далекой империи - страница 12

В трюме летающей машины царил полумрак. Тусклый свет проникал через ряд узких, словно щели, запыленных иллюминаторов. Сильно пахло теплым железом и, кажется, машинным маслом. Было не холодно и не жарко, в меру шумно (гудели, очевидно, двигатели летуна) и относительно спокойно. По крайней мере, нам выпал шанс еще раз обсудить свое незавидное положение.

– Но почему? Павел Тимофеевич! Я вас спрашиваю: почему?

Я поднял глаза на Стриженова. В голове моей шумело беспощадно. Меньше всего сейчас хотелось разговаривать, тем более – строить какие-либо гипотезы. И все же понимание происходящего снизошло на меня, стоило только поднапрячь извилины.

– Они, Федор Арсеньевич… – Я сглотнул, борясь с внезапным приступом тошноты. – Эти создания… они не знают, чем мы питаемся. Они не знают, что для нас – яд, а что – нектар. Они решили, если мы станем поедать самих себя, то уж наверняка не отравимся. И они не ошиблись. Видит Бог, у них все просчитано.

– Проклятье! – выругался Стриженов. – Но вы видели этих бестий? А запах от них, а? Я… я, простите, обделался. – Он смущенно указал на мокрое пятно на кальсонах.

– Ничего, – ответил я. – Это бывает. Нечего стыдиться: мы все здесь мужчины. Северский нервно зачмокал губами, ему наконец удалось закурить. Мне тоже хотелось подкрепиться табачком, но в трюме и без того было нечем дышать.

– И я вел себя отнюдь не геройски, – пробормотал Северский. – Я ожидал, что все будет по-другому. Решительно не представляю, чем можно было бы укрепить дух.

– Водкой! – сострил я.

– Верно, – не стал спорить артиллерист, он даже смог улыбнуться, – я бы сейчас не отказался от половины чарки. Или от целой.

– Да-а-а! – Стриженов дернул себя за ус. – Твои слова да Богу бы в уши, Георгий.

Рядом с офицерами выросла мрачная фигура боцмана Гаврилы.

– Ваше благородие! – обратился он к Стриженову. – Бежать нам всем надо. Разведка разведкой… Какая здесь может быть разведка, ваше благородие? Мы ведь не военнопленные и даже, кажется, не рабы.

– Гаврила прав, – поддержал я боцмана. – Нас принимают за животных. И мы станем животными, находясь под властью этих хозяев. То, что я увидел, не позволяет сделать иного вывода… Я осекся, вспомнив Галину. Ее руки были не толще тростинок. Как сейчас помню: держу за плечи, а под пальцами – тоненькие, сухонькие щепочки. Кости да кожа. Мое сердце наполнилось состраданием.

Заскворчала папироса, Северский выдохнул облако дыма.

– Да и баба та… – артиллерист будто умел читать мысли. – Она не выглядела упитанной. Мне кажется, господа, ничего путного из нашей покорности не выйдет.

– Пахать заставят да голодом заморят, – высказался Гаврила. – Лично я своего брата жрать не собираюсь. Я не негр дикий.

Мы поглядели на остальных. Моряки, по-моему, не были готовы к решительным действиям. Одну половину отряда все еще рвало, а вторая лежала просто вповалку.

– Ладно, посмотрим. – Стриженов уселся рядом со мной.

– Боже, дай нам сил! Где бы взять эти силы! Я закрыл глаза. Корпус летуна заметно вибрировал, заражая дрожью мою мокрую от пота спину. Стриженов вдруг принялся рыдать. Черт! Это случилось так неожиданно, что я оторопел и упустил момент, когда можно было бы прервать досадную истерику на корню.

– Братья мои!.. Православные!.. Русские землячки!.. – Сначала Стриженов полез лобызаться с Северским, а затем и меня заключил в жаркие объятья.

– Тише ты… ваше благородие! – Я похлопал помощника капитана по упитанным плечам. – Держите себя в руках, Федор! Христос терпел и нам велел!

– Паша, нет больше корабля… – рыдал Стриженов. – Где теперь родная сторона? Ее тоже нет! – говорил он невпопад. – А ты помнишь их? Шерсть торчком! Глаза отовсюду! Смердят, как Сатана. Лучше смерть, чем такая доля. Уж лучше бы мы все пошли ко дну!

– Это всегда успеется, ваше благородие, – утешал я крупного бородатого мужчину в высоком офицерском чине чем только мог. – Отчаяться никогда не поздно. Но мы стоим только в начале пути. Поэтому нужно укрепить сердца… Ненавистью ли к врагу, молитвой ли, желанием ли вернуться домой… Путь будет долгим.

Стриженов свернулся на полу калачом, словно большая старая собака. Через несколько минут его хриплые стоны превратились в равномерное похрапывание. А ведь и часу не прошло с тех пор, как он шагал впереди отряда, подбадривая своей волей и несгибаемостью остальных!