Солдаты далекой империи - страница 27
Пока «червелицые» выгружали из летуна лохани с водой и страшным завтраком, «шубы» взошли на вал и оглядели результаты нашей работы. После они молча вернулись в летающую машину и убрались восвояси.
Вода в лохани оказалась такой же мерзкой на вкус, как и жидкость из коконов. Ничем не лучше и не хуже. Гаврила, сверкая красными и злыми глазами, дольше всех тянул жижу из жестяной посудины.
Люди Карпа, недолго думая, вырыли яму и вылили в нее бульон из человечины. Мне показалось, что к этой процедуре они привыкли: настолько быстро и без лишних слов они справились с неприятной задачей.
Ни у кого из нас и мысли не возникло, чтобы отведать чудовищного варева.
Ко мне подбежал Северский. По его физиономии я сразу догадался, что произошло нечто чрезвычайное. Сердце екнуло: неужели Стриженову стало совсем худо?
– Суки! – Северский заскрежетал зубами. – Суки, передушу голыми руками!..
– Что с вами стряслось, Георгий? – спросил я, теряясь в догадках.
– Украли! Портсигар утащили! Портсигар-то что – тьфу! – Он харкнул мне под ноги. – А вот папиросы!.. Где я достану здесь папиросы?!
Я не удержался и захохотал. Конечно, отдавая себе отчет в том, что поступаю некрасиво, но… Серебряный портсигар, подарок командующего Балтийским флотом, до той ночи был предметом особой гордости артиллериста. А теперь, видите ли, тьфу! Папирос ему жалко!
Северский, однако, шутить настроен не был. Он схватил меня за китель и встряхнул так, что я едва не откусил себе язык.
– А чего это ты зубы скалишь, господин Пилюля?! – взревел он. – Все тебе веселье?! Дружков завел среди холопов? Среди отродья голозадого? Забыл, кто здесь в офицерах?
Я стряхнул его руки. Он попытался схватить меня снова, но получил крепкий тычок в грудь.
– Уймитесь, Георгий! – потребовал я суровым голосом. – Не то и вам пропишу успокоительное…
– С чего это ты взял, что имеешь право кому-то что-то там прописывать?! – продолжал негодовать Северский. – Угрожать мне вздумал!!! Ума шибко много накопилось, да? Сильно разумный?!
Было смешно слышать это исконно русское ругательство («сильно разумный») из уст блестящего строевого офицера. Но какой уж теперь смех… Я отмахнулся от надутого собственной важностью артиллериста и пошел за лопатой: выковыривать из жижи коконы мне больше не хотелось, уж лучше поработаю с остальными на валу. Северский что-то пробурчал мне вслед, а затем понесся муштровать матросов.
На гребне вала я увидел рослую фигуру боцмана.
– Гаврила, – обратился к нему, страдая после подъема одышкой, – гляди в оба за ребятами.
Тот кивнул, принимая мою просьбу.
– У каждого второго из людей Карпа – заточка. Не дай бог, из-за какой-нибудь ерунды поножовщина случится! – предупредил я его.
– Сам знаю, не маленький… – ворчливо отозвался боцман.
Лопата была донельзя неудобной. Если бы не сила, которая на этой планете заставляла мышцы сокращаться с неустанностью поршней в паровом двигателе, то дело бы не сдвинулось с мертвой точки. За час работы я натер на ладонях мозоли. Еще через час мозоли лопнули. На душе стало так же пасмурно и пыльно, как и в здешних небесах.
…В этот день Северский обнаружил стоянку людей, работавших здесь до нас. Артиллерист с презрением отверг предложение Карпа потрудиться на валу. Когда речь зашла о том, кто полезет сегодня за коконами в грязь, Северский, прокляв всех и вся, удалился бродить среди отвалов земли в гордом одиночестве. Таким образом, он и сделал свое открытие.
Наши предшественники вырыли пещеру в одном из рукотворных холмов. В какой-то несчастливый день мягкий песчаник обрушился, похоронив их всех заживо. Бедняги погибли страшной смертью. Мы пытались раскопать завал, но все было тщетно: стены и свод постоянно осыпались, и закрепить их каким-либо образом оказалось решительно невозможно. В конце концов из-под завала удалось извлечь три окоченевших тела.
– Бабы!.. – вздохнули матросы, когда стало ясно, кого сцапала старуха с косой. Мы стояли понурив головы, у наших ног лежали три покойницы, и ветер перебирал грязные кружева их небогатых платьев. Длинные волосы закрывали искаженные агонией лица.