Сольная партия - страница 70

Раздался чей-то смех. Морган с удивлением понял, что смеется он сам.

– Ты сказала „мальчик", мама? – переспросил он. – Я прожил почти пятьдесят лет – пятьдесят долгих, кровавых лет.

– Тогда тебе нечему больше удивляться в жизни.

В темноте раздался шорох, и из-за одного из строений появился старый Георгиас с мулом на поводе. На спине животного лежала попона и седло из кожи и дерева без стремян.

– И что я теперь должен делать? – поинтересовался Морган.

– Садись, сынок, – старуха махнула рукой в сторону леса. – Там, в горах, безопасность и теплая постель. – Она легонько шлепнула его по щеке. – Постарайся ради меня, хорошо? Соберись с силами в последний раз. Нам надо добраться до дому.

Впервые за многие годы Морган почувствовал, как слезы наворачиваются у него на глаза.

– Да, мама, – услышал он собственный голос и добавил по-валийски: – Я хочу домой.

В большинстве случаев после огнестрельной раны наступает шок, и нервная система временно отключается. Боль приходит позднее, что и произошло с Морганом, когда он, вцепившись в деревянное седло, затрусил на муле по каменистой тропке среди сосен. Старый Георгиас вел мула, а Мария шла слева от Моргана и придерживала его за пояс.

– С тобой все в порядке? – спросила она по-гречески.

– Да, – ответил он, преодолевая головокружение. – Я неистребим. Меня ждет Ми-кали.

Боль, острая и немилосердная, обожгла его, как раскаленный утюг. Корея, Аден, Кипр. Старые раны напоминают о себе с такой силой и так неожиданно, что он вздрогнул и мертвой хваткой ухватился за луку седла.

Мария все поняла. Ее рука крепче сжала его пояс, и она произнесла голосом невероятно глубоким, настойчиво прорывавшимся сквозь пелену боли:

– Ты выдержишь. Ты продержишься до тех пор, пока я не скажу.

Больше он ничего не слышал. Когда полчаса спустя они добрались до маленького домика высоко в горах и Георгиас привязал мула и повернулся, чтобы помочь Моргану слезть, тот сидел в седле без чувств, вцепившись в луку с такой силой, что им пришлось один за другим отгибать его пальцы.

После ночного перелета и четырех часов в афинском отеле, где из-за жары ни на миг невозможно было сомкнуть глаза, Кэтрин Рили не помнила себя от усталости. К тому же ей пришлось встать ни свет ни заря, чтобы успеть на такси в Пирей.

Даже невообразимая красота окружающего пейзажа не произвела на нее впечатления. Ее мучил страх. Предположение Моргана глупо, отвратительно. И просто невозможно. Она отдавала Микали свое тело, он дарил ей радость, которую она не испытывала со дня смерти отца, заботу и понимание!

И все-таки это были лишь слова. Она уже знала, что они не принесут утешения, когда сошла в Гидре с борта „Летучего дельфина" и Константин принял у нее из рук чемодан.

Кэтрин всегда чувствовала себя неловко в присутствии старика. Он явно не одобрял ее. Редко заговаривал с ней, делая вид, что говорит по-английски хуже, чем на самом деле. Вот и сегодня он тоже отмалчивался. Когда баркас вышел из залива, Кэтрин зашла в рубку.

– А где Ники? – спросила она. – Разве он не с вами?

Константин ничего не ответил, даже не отвел взгляда от приборной доски.

– Ники где – в Афинах с матерью. Баркас вышел в открытое море и набрал скорость. Кэтрин оставила попытки разговорить старика и села на корме, подставив лицо лучам утреннего солнца и закрыв воспаленные глаза.

Микали в темных очках, белой футболке и выцветших джинсах ждал на пирсе рядом с Анной и мальчиком. Он радостно махал ей рукой, расплывшись в белозубой улыбке.

Кэтрин испугалась еще больше. Она не знала, что сказать, когда он подал ей руку, чтобы помочь сойти на берег. Улыбка сбежала с его лица, уступив место выражению озабоченности.

– Кэтрин! Что случилось?

Она с трудом подавила слезы.

– Я жутко устала. Сперва торчала в „Хитроу", потом перелет и наконец кошмарная гостиница в Афинах.

Он снова улыбнулся и заключил ее в объятия.

– Помнишь слова Скотта Фитцджеральда? „Дайте мне только горячую ванну, а потом меня не остановить". Вот все, что тебе нужно.

Он подхватил ее чемодан и что-то приказал Константину по-гречески. По пути к вилле Кэт спросила: