Солнце красно поутру... - страница 8
А я уже не мог заснуть. Что-то под боком мешало — поправил ватник. Затем сделалось душно — расстегнул полог. Еще полежал с открытыми глазами и полез к выходу.
Брезжил рассвет. Над побелевшими влажными травами всплыл туман. Далеко-далеко в синем небе сонно мигала последняя лучистая звездочка. Слабо чадил догоревший костер. Пахло водорослями. От костра соседей тоже поднимался прозрачный дымок. Ребята уснули, забыв даже спрятать гитару. Прислоненная к колышку, она сиротливо мокла в росе.
Я глотнул из котелка остывшего чаю, пошел и положил гитару на сухой чурбак.
В прибрежном тальнике проснулись камышевки, в луговой осоке завякал бродяга-коростель. На куст боярышника взлетел знакомый сорокопут и звонким криком оповестил округу о наступающем новом дне.
«Тут-тук-тук» — долетало из тумана со стороны Вороньего. Мотор работал вполсилы, и слышно было, что лодка кружила на одном месте. Вскоре мотор стих. Донеслись приглушенные отрывистые слова: «Правее!», «Здесь!», «Выбирай!».
— Ну чего не спишь? Или вставать будем? — из-под брезента выглядывал Рыбак с папиросой в зубах. — Браконьерят, язьви их! С сетями…
Я снова забрался в палатку, поудобнее приспособил под голову рюкзак, но теперь уже заснуть не дал Рыбак:
— Раз я усовестил одних, с сетями-то, так они мне чуть в морду не натыкали. Какое, говорят, твое дело, чем мы рыбачим? Разрешение на то имеется! И верно, было у них какое-то разрешение. Показали бумажку с печатью…
Снова застучал мотор, с каждой минутой сильнее, отчетливее, и мы поняли, что лодка идет к мысу.
— Сюда ведь черти несут! — недовольно сказал Рыбак.
Моторка на большой скорости пронеслась мимо камышей и, сбавив газ, с маху врезалась в галечник. Крутая волна тревожным рокотом прокатилась по всему берегу.
Раздались оживленные голоса, тяжелые шаги в воде, надсадный скрежет — приехавшие затаскивали моторку выше. Звякнула брошенная на камни цепь, весело затявкала собачонка.
— Опять те, — пробурчал Рыбак и полез к выходу. — Как пить дать те!
Я не знал, кто такие «те», но почувствовал в голосе Рыбака тревогу и, махнув рукой на бесполезные попытки заснуть, полез за ним.
Между нашей лодкой и лодкой соседей, далеко вытащенная на берег, стояла алюминиевая «казанка» с запрокинутым мотором на корме. Трое дюжих мужчин в болотных сапогах с высокими голенищами выкладывали из нее ведра, узлы, рюкзаки. Недалеко по травке в рассветной свежести прогуливалась женщина в черном спортивном костюме, ладно обтягивавшем стройную фигуру, и толстенький мальчик в белой панамке. Возле них вертелась пушистая, как одуванчик, болонка.
Я безошибочно узнал в одном из мужчин попутчика по вагону. И он меня, кажется, узнал тоже. Приподняв шляпу, доброжелательно крикнул:
— Привет рыбакам!
Приехавшие оказались людьми предприимчивыми, не привыкшими тратить время попусту. Включив на полную громкость «Спидолу», Дачник — назовем так мужчину в шляпе — тут же без лишних слов стал раскидывать большую цветную палатку, а двое других побежали в лесок. Не прошло и минуты, как дружно забухали топоры, а еще через минуту мужчины волокли под мышками объемистые хлысты березок.
— Вот они какие! — покачал головой Рыбак. — Еще не это увидишь…
Мальчик в панамке, несмотря на ранний час, тоже оказался весьма деятельным человечком. Прошмыгнув мимо нас и даже не удостоив нас взглядом, он хватил вицей по пепелищу костра, опрокинул котелок с чаем, с завидным старанием выдрал с корнями вересок и, усевшись на упавшее с куста полотенце, принялся мастерить лук.
— Мама, мама! Веревочку дай!
Подошла мама с веревочкой в руках, надменно-снисходительно глянула на нас прекрасными глазами царицы Тамары и строго сказала:
— Стасик, сейчас же поднимись! Земля сырая, простудишься…
Стасик капризно надул губы, бросил наполовину ободранный куст.
— Тогда не буду делать лук. Вот!
Он вскочил, с проворством игровитого котенка крутанулся на месте, пробежал по костру, распинывая кедами головешки, и встал как вкопанный, увидев гитару.
— Мама, мамочка, смотри-ка!
Через мгновение гитара звенела и бренчала с такой силой, что дрогнула палатка соседей и из нее тотчас высунулись четыре испуганных лица.