Солнцедар - страница 8

стр.

— Отличный ты мужик, отец. Кремень, кто бы сомневался, но бросай руль, давай с нами.

— Ребята, никак. Никак, ребята.

— Дай мне тебя порадовать, отец. Или ты не заслужил? Просто хочу тебя порадовать.

— Ну куда я? Никак. Шо бабке скажу? Робить надо, — не сдавался тот, — лучше выпейте там за деда, шоб дорога…

— Возмещу, отец.

— Не, ребят, робить…

— Завидую, батя, «один раз живём» — точно не про тебя. Слово дембеля — выпьем.

Машина затормозила недалеко от набережной. Никита полез в карманы, выгреб что-то. Каптри решительно задвинул его пятерню с деньгой. Сунул старику свою купюру.

— Толмач, не делай лишних движений, — глянул так, будто Растёбин нанёс ему оскорбление. И тут же губы расплылись в улыбке.

«Актер» — подумал Никита. — Или просто флотский выпендрёж такой? А впрочем, хочет — пусть банкует.

Вывалились из машины, двинули по темени на щербатые светляки электрических гирлянд и солёный бриз, приправленный духом близкого мангала. Впереди загрохотали знакомые «Яблоки на снегу», и Никита остро почувствовал, как морозный аромат Москвы мигом впахался в южные запахи. Ян вытащил из кармана коньяк, протянул ему.

— Лакнешь? — и снова этот взгляд с прощупывающей усмешкой.

Никита взял бутылку, сделал решительный глоток, который едва его не прикончил. Темнота накренилась, стало печально-хорошо, и эти двое показались почти родными.

— Отстань от парня, видишь не емши, — гаркнул на Яна Алик. Вырвал у Растёбина склянку, будто держали её позгалёвские руки. Присосался.

Ян, рассмеявшись, сгреб обоих в охапку, как нашкодивших котов; откуда-то сверху серьезно прошептал:

— Какого над дедом потешались?

— Че-го? Сам гоготал как идиот!

Каптри забрал у мичмана стекло.

— За деда! По-хорошему, их помянуть надо. У нас хоть шанс, их бронепоезд уже на запасном пути.

Выцедив всё до капли, вскинул руки, проревел в ночное небо раскатисто, будто отрывающаяся от стартового стола ракета.

Алик стоял-качался в такт пальмовым лопастям над головой. Затем крутанул палец у виска, потопал к морю.

— Верно, штабной, — широко улыбнулся приземлившийся Ян, — Мурз не соврет, мидии тут и вправду сказка. Идём.

Гость

Ресторан «Сухум» оказался покосившимся лабазом с пятью столиками, фонящими колонками и радушным хозяином-абхазцем по имени Гия, с нетипичным для кавказского человека лицом: рябой, голубоглазый, курносый… Конопатые руки зарывались в ведро; ракушки с дробным шумом щебня вываливались на противень, напоминающий кровельный лист. Огонь рыскал под железякой, мидии шипели, лопались, обнажая сочную мякоть. Гия сбивал дым куском фанеры в кусты рододендрона, поливал моллюсков портвейном; скалился жаркой улыбкой в сторону подводников. Столики заполнялись, пустели, снова заполнялись. Гремела музыка, какая-то парочка затеяла танцы. Алик учил Никиту добывать мясо из панциря, запивая черноморский деликатес вином.

— Сначала промочи язык. Чутка, для вкуса. Покатай по нёбу. Вот так. Теперь жуй.

Оголодавший Растёбин тут же сбился с инструкции, налегая преимущественно на моллюсков. Не сказать, что сказка, и утомительней раз в сто, чем лузготня семечек, но есть можно. Прежде чем он насытился, рядом вырос хитиновый курган, напоминающий палеонтологический раскоп. Позгалёв продолжал бурлить и куражиться, сыпал шутками, подкалывал крутящегося рядом Гию. Засылал соседям выпивку, и обратно возвращались приветствия и благодарные взгляды, обращенные ко всей их троице. Скоро веранда была затянута в водоворот капитанского веселья. Поднимались тосты за лучшего мангальщика, море, пальмы, мир, подплав, за хороших людей, которых всегда больше.

Атомник, вознеся стакан, обходил столики. Он поставил цель выпить с каждым, не меньше. Через пять минут капитан знал всех поимённо и везде был принят как свой. Внедрение происходило легко и непринуждённо: щедрая улыбка, прямодушная интонация, и он уже свояком сидит на крылечке чужой души. Подходя к очередному столику, Ян непременно представлял друзей, навирая с три короба:

— Вон тот орёл, за горкой скорлупы… Полиглот. Языки щёлкает, как те ракушки: хинди, эсперанто… Прошу любить и жаловать — Никита! А этот суровый усач, лучший, между прочим, на Северном флоте механик. Скромняга — золотые руки. Из примуса, как нечего делать, сварганит вам торпеду. Алик, улыбочку! Меня вы уже знаете — бабник и пьяница.