Солнечная сеть - страница 24

Странными выглядели не только дела космические, но и вообще репортажи, посвящённые научному миру. Вместе с новостями о повседневных открытиях и буднях исследователей, не вызывавшими, судя по всему, повышенного интереса, в самых авторитетных источниках проскальзывали регулярно публикации на темы, вызывавшие у Кинтии сомнения в научной добросовестности, а то и во вменяемости опубликовавших эти сообщения авторов. Писали о тайнах древних цивилизаций, о таинственных энергиях, пронизывающих мир; люди, далёкие от науки, пророчествовали, давая подробные отчёты о своих встречах с могущественными инопланетными силами, следившими издалека за жизнью Земли и даже управлявшими ей. Кинтия вполне могла бы в это всё поверить, но способ изложения материала, многословие и путаность формулировок, сопровождающиеся призывами-заклинаниями, что «нужно просто верить в хорошее, и всё хорошее сбудется», пугали её неопределённостью доказательств. Кинтия хорошо знала, что в прошлом в земной науке такие методы не только не были приняты, но и активно осуждались. Философы, экономисты, писатели, выступавшие вслед за учёными, обвиняли всех землян без разбору в слепом следовании ложным идеалам научно-технического прогресса, в пренебрежении великими силами природы и человеческой морали, способными управлять миром к добру. Отчего-то пропагандировался и широко внедрялся древнегреческий язык, естественно, вобравший в себя много новых функций и слов, но оттого не ставший ни на каплю удобнее. Писателей, способных сочинять оды и поэмы гекзаметром, превозносили; о философе, ухитрившемся на целый трактат о проблемах интерпретации долга не употребить в этом рафинированном древнегреческом наречии ни одного неологизма, одобрительно отзывались как о «наследнике сверхаттической мудрости»… Слово «инженер» стало в обществе настоящей насмешкой, синонимом неудачи в жизни; Кинтия долго не могла в это поверить, пока Юсуф Куруш не подтвердил ей в разговоре этот странный факт.

Очень много разговоров ходило об аугментациях, то есть об искусственном развитии возможностей человеческого тела за счёт подсаженных в него модулей различной структуры — механических, биомеханических, квазибиологических, чисто биологических и даже оптронных. Аугментаты, как называли людей, перенесших такие операции, могли делать некоторые вещи, недоступные обычным людям: от невероятных прыжков в длину и высоту до прямого управления машинами, от погружений без приборов в океанские впадины до анализа тончайших оттенков запаха всего по нескольким молекулам. Закон Земли запрещал в течение долгого времени аугментацию во всех случаях, кроме компенсации инвалидности; однако технологии совершенствовались, методов аугментации становилось всё больше, и запретная техника начала набирать популярность в обществе, особенно у подростков и молодых людей, готовых на многое, чтобы только стать аугментатами и получить хоть какие-нибудь необычные возможности. К сожалению, за аугментированным организмом требовался специальный уход, и дорога в космос для аугментатов была пока что закрыта, если не считать туристических прогулок по Луне или в невесомости ближних орбит. Но на Земле для аугментированных было настоящее раздолье; про них пели песни и снимали фильмы, а недавно Совет по медицине принял под давлением общественного мнения решение, разрешающее аугментацию здоровых организмов «для осуществления профессиональной деятельности в особых условиях». Аугментатам полагалась социальная карточка — удостоверение, дающее право распоряжаться общественными благами, — несколько более высокого класса, чем астролётчикам и представителям других опасных профессий, и почти в полтора раза расширяющая спектр их потребительских возможностей в сравнении с рядовыми гражданами Земли.

А что рядовые граждане? В таких условиях они чувствовали в себе всё большее сомнение, особенно те, кто успел растратить и отдать большую часть своей жизни ещё до наступления эпохи перемен. Инженеры, космические строители, работники опасных производств, труженики заводов и фабрик, машинисты и операторы, они не попадали ни в список аугментируемых, ни в новые планы по преобразованию Земли. Их работа объявлялась вредной, жертвы — напрасными, руководство — некомпетентным; от них требовали признать и исправить свои ошибки там, где они вообще не видели никаких ошибок. Над ними смеялись, их выставляли ретроградами, закоснелыми консерваторами, глупцами, бездушными машинами, солдатами некоей чуждой армии, пришедшей разорять и грабить мир, нуждавшийся в отдохновении. Это не могло не сказаться наихудшим образом на психологическом климате в обществе. В знак протеста многие тысячи людей сводили счёты с жизнью самыми странными способами; в ответ, словно по команде, общество предоставило всем желающим целые центры обслуживания для желающих расстаться с жизнью, с молодыми образованными психологами-утешителями, помогающими без колебаний принять роковое решение, и специально оборудованными газовыми камерами, где люди легко и спокойно уходили в небытие на глазах у пришедших посмотреть на это родственников и свидетелей, задохнувшись без боли и мучений в атмосфере из чистого азота. Этот вид смерти был обратимым в течение целых двадцати минут, но только считанные единицы решались в последнее мгновение изменить свой выбор и вернуться в жизнь. Репутация человека, пытавшегося или хотя бы пообещавшего воспользоваться азотной камерой, но не выполнившего этот замысел, в земном обществе считалась непоправимо испорченной.