Солнечная Северяния - страница 15
Бурундук выглянул из норки и зажмурился от удовольствия: всё вокруг звенело и пело на разные голоса. Ручьи весело перекатывали камушки: «Трх-трх-тирль!» «Ох-чш, ох-чш», — вздыхал стланик, вылезая из-под снега.
Бурундук взобрался на камень, почистил лапой смятую шубку, огляделся вокруг, вытянул нос и засвистел. Сначала потихоньку, а потом громче и громче. Скоро в ответ раздался такой же свист, ещё и ещё. Это бурундуки вылезали из своих норок и поздравляли друг друга с приходом весны.
Наступили у бурундуков жаркие дни. Это не значит, что сразу стало так уж тепло. Совсем нет. В тени за большими валунами ещё долго лежал снег. Просто надо было очень много сделать: вычистить норку, кладовые, заготовить на зиму побольше орешков. Лето короткое, а дел много.
На сопке жило много бурундуков, и все они были разные. Одни весёлые, им в одиночку скучно. Соберут вокруг себя друзей и весело прыгают среди кустов. И работа у таких спорится лучше.
Сварливые так и норовят кого-нибудь задеть, поспорить. У такого, глядишь, в споре да в драке полдня пройдёт, а в кладовой ни одного орешка не прибавится.
Молчаливые всё в сторонке держатся. У таких нет ни врагов, ни друзей настоящих, и никто не знает, что у них на уме.
Есть и просто нюни. Только знают стонать да жаловаться. Им всё кажется, что они чем-то обижены, а сами лапкой о лапку не ударят, чтобы сделать что-нибудь дельное да полезное.
Хоть бурундуки и все любопытны, наш бурундук отличался особенным любопытством. Никого, даже мышей-полёвок и птичек-кедровок, которые целыми днями в стланике толкутся, орехи собирают, не пропустит. Всех расспросит: как, да кто, да что. Поэтому прозвали его Кактыкто.
Однажды любопытство чуть не погубило Кактыкто. Он трудился всё лето. Старался получше вычистить свою норку, приготовить постельку помягче, запасти побольше вкусных орешков. Бегает между кустами, отыскивает шишки, достаёт из них орешки и складывает за щеку. Постепенно щёки раздуваются и голова становится похожа на тыкву. А когда орешки не умещаются, он бежит в норку и высыпает их в кладовую.
Бурундуки любили Кактыкто и прощали ему любопытство за то, что он был очень весёлый. Трудится Кактыкто и песенку насвистывает: «Я любопытный Кактыкто, во всё сую свой нос…» А когда за щекой набирается много орехов, Кактыкто начинает шепелявить: «Во вшё шую швой нош…»
Так и лето прошло. Норка у бурундука тёплая, постелька мягкая. В кладовке вкусные орешки, грибы, ягоды. Доволен Кактыкто, можно спокойно зимовать.
Выпал первый снег. Уже совсем было собрался Кактыкто на боковую, но на беду одолело его любопытство. Захотелось ему поглядеть, как устроились на зиму другие бурундуки, сколько запасов в кладовые собрали. Все норки обошёл, всех расспросил, как, что, сколько.
Пока он по соседям ходил, дома у него случилось несчастье.
Вернулся Кактыкто, а его норка завалена огромным камнем, да так, что и не найдёшь, где вход в неё был. То ли медведь ненароком камень свалил, то ли вода его подмыла и он сам свалился с вершины, только ни один бурундук не смог бы сдвинуть этот камень с места. А запасного входа в норку не было.
Сел Кактыкто на задние лапки и заплакал. Да и как не плакать? Всё лето трудился, а теперь придётся с голоду погибать.
«Ч-ч-ч-то мне делать?» — плакал Кактыкто, заикаясь от волнения.
Не хотелось ему умирать голодной смертью. Хотелось ещё посмотреть, как солнышко разыграется весной, орешков поесть да и семьёй обзавестись.
Услышали бурундуки плач и стали из своих норок выглядывать. Кое-кто, поняв, в чём дело, поспешили поглубже спрятаться и дверь поплотнее закрыть. «Хорошо, что не мою норку завалило», — думали такие, стараясь поскорее уснуть, чтобы не слышать плача Кактыкто. Но таких было немного.
Бурундуки окружили Кактыкто. Сидя на задних лапках, они горестно посвистывали, не зная, что делать. Никто не мог пригласить Кактыкто на зимовку к себе. Запасов с трудом одному на долгую зиму хватает. Не погибать же обоим среди зимы. Когда всё вокруг скуёт морозом и занесёт снегом, ничего не придумаешь.
Один бурундук, почесав за ухом лапкой, нерешительно сказал: