Соломенный кордон - страница 2

стр.

Старик подошел к Вольному. Конь сердито скосил глаза и прижал уши.

— Чужих не любит. Избалован прежним хозяином, — комментировал Фрол, — смелей надо!

Новичок не спешил, он изучающе осматривал Вольного, продолжая добродушно улыбаться:

— А вы, ребята, правы, ненавидит чужих этот конь. Видно, хороший человек был его хозяин. Я к начальнику зайду...

— Хохма не состоялась! — хмыкнул Иван.

— А хитер дед! — заметил Фрол.

Свистельник попросил начальника, чтобы его перевели в третью смену и закрепили за ним Вольного. Начальник удивился, но удовлетворил просьбу. Ему было безразлично, в какую смену станет мучиться с непокорной лошадью новичок. Правда, в ночной был только один коногон, и хорошо бы иметь еще одного — работы навалом. Старик малость освоится, тогда можно будет дать ему хорошую лошадь...

Федорович не поехал на-гора, а ждал начала смены в шахте. Знакомому лесогону сказал, чтобы тот передал его старухе, что он остается в ночную. Пусть она к ужину несколько кусочков сахару с кем-нибудь передаст.

Когда Свистельник выводил Вольного из стойла, конь, слегка оскалив зубы, настороженно следил за каждым движением Федоровича. При малейшем взмахе руки старика Вольный вскидывал голову, кожа у него на лопатках вздрагивала.

«Испортили коня. Такую силу загубили», — думал коногон.

Вольный подошел к пустым вагонам и, высоко вскинув голову, уперся, ожидая удара.

— Ну, иди, иди же, — тихо сказал Свистельник.

Вольный, упрямо не меняя позы, стоял словно изваяние.

Федорович выпустил повод и стал разбирать упряжь. Конь постоял еще немного, как бы выжидая, что же будет дальше, потом побрел в конюшню.

Свистельник взял Сушку и поехал на участок.


Прошла неделя. Каждую смену Федорович работал на разных лошадях. До смены он заходил в стойло к Вольному. Давал ему несколько кусочков сахару, почесывал крутую шею, ласково приговаривал что-то. Навещал он Вольного и после работы.

Заслышав шаги коногона, Вольный сдержанно, но радостно ржал. Вольному нравился мягкий, спокойный голос Федоровича, его ласковые руки, в которых никогда не было кнута. От Федоровича пахло речной водой и степными травами, пахло пшеничным хлебом. И Вольный представлял тот сказочный мир, который остался где-то наверху под большим солнцем. Он чувствовал Свистельника, слышал, когда Федорович разговаривал с другой лошадью, готовя ее для работы, слышал, как мимо конюшни, громыхая вагонами, проходила партия и коногон, помогая лошади преодолеть подъем, подбадривал ее свистом. И ему хотелось пойти следом за коногоном. Он крутил головой, стараясь сбросить с шеи цепь, и, если ему это не удавалось, обиженно ржал.

Вскоре Вольный стал с ненавистью относиться к тем лошадям, на которых работал Федорович. И когда коногон после смены заводил в конюшню лошадь, Вольный старался укусить ее или лягнуть.

— Балуй, балуй! — говорил Федорович, укрощая Вольного.

Однажды Свистельник снял с Вольного цепь. Запрягая Чалого, он почувствовал, как кто-то пнул его в плечо: повернувшись, увидел Вольного:

— Неужто поработать желаешь?

Вольный, тыкаясь в руку, сдержанно ржал. Федорович дал ему сахару. Конь не ушел и продолжал топтаться на месте, оттирая Чалого.

— Попробуем, — коногон выпряг Чалого.

Вольный нагнул голову, Свистельник надел шлею и пристегнул цепь к вагонам.

— Ну, пошел! — с замиранием сердца крикнул Федорович.

Вольный сдернул вагоны и тут же притормозил их задом. Вагоны стукнулись и остановились.

— Пошел, по-шел! — приказывал Федорович.

На этот раз конь до самого участка не останавливался.

Когда груз был готов и Федорович крикнул Вольному: «Пошел!», бодря свистом, Вольный тронул и остановился. Вагоны цокнули четыре раза, конь легко рванул и не сбавлял шаг до самого ствола.

«Да-а, милок, у тебя не лошадиная сила,— с оттенком удивления, обращаясь к Вольному, говорил Свистельник. — Если прибавить еще вагончик, не убьешься». Он прицепил добавочный вагон.

— По-ошел!

Вольный рванул, вагоны покатились, он тут же придержал их и, когда получился лишний стук, конь сердито покосился на Федоровича.

— Пошел, по-шел! — понукал Свистельник, но Вольный не тронулся.