Солярис. Магелланово Облако - страница 39

Мы остановились на лестнице в нерешительности, не зная, что делать дальше; мне казалось, что девушке надоело общество слишком неразговорчивого спутника, хотя она добросовестно выполняла роль гида и деликатным кивком головы и взглядом показывала мне проходивших, называя их имена. Пожалуй, больше всего здесь было астрономов и физиков, меньше – техников и совсем не было кибернетиков.

– За кибернетиков все автоматы делают, могут даже слушать концерты, – сказала Анна и засмеялась своей остроте, но смех закончился плохо замаскированным зевком. Это был уже совершенно недвусмысленный намек, я попрощался с ней и пожелал спокойной ночи. Она побежала вниз, в полумраке обернулась и еще раз помахала мне рукой.

Я остался стоять на площадке, переводя взгляд с темноволосых на светловолосые головы, задерживаясь на женских фигурках. Людей становилось все меньше – вот прошли трое, за ними еще трое, потом какая-то запоздавшая пара... Я уже собрался уходить, когда в широком, обрамленном колоннами вестибюле появилась женщина. Она была одна.

Яркая, необычайно красивая. Овальное лицо, низкие дуги бровей, темные глаза, невозмутимо ясный выпуклый лоб – и все это как будто еще не прорисовалось четко, подобно рассвету в летнюю пору. Законченными, хотелось бы сказать – окончательно оформившимися, были лишь ее губы, казавшиеся более взрослыми, чем все лицо. В их выражении было нечто такое, что возбуждало одновременно чувство радости и ненасыщения, что-то очень благозвучное, легкое, а ведь такое земное. Она оделяла своей красотой все, к чему бы ни приближалась. Подойдя к лестнице, она оперлась белой рукой о шероховатый камень вулканита, и мне показалось, будто мертвая глыба на мгновение ожила. Она шла ко мне. Ее тяжелые, свободно спадающие волосы отливали всеми оттенками бронзы, золотисто поблескивающей на свету. Когда она приблизилась, я удивился, что она такая невысокая. У нее были обрисованные щеки, чуть-чуть треугольные, и детская ямочка на подбородке. Минуя меня, она взглянула мне в глаза, и тогда сухожилия на ее шее натянулись, как струны какого-то изящного инструмента.

– Ты один? – спросила она.

– Один, – ответил я и представился.

– Калларла, – в свою очередь, назвала она себя. – Я биофизик.

Это имя было мне знакомо, только я не мог припомнить откуда. Мы постояли так секунду, и эта секунда показалась мне вечностью. Затем она кивнула и со словами: «Спокойной ночи, доктор», – стала спускаться по лестнице. Длинное, почти до пола, платье скрывало движения ее ног, и я видел лишь легкое колебание ткани. Некоторое время я смотрел, как она, стройная и гибкая, сходит или, вернее, уплывает вниз. Проведя рукой по лицу, я понял, что улыбаюсь, но улыбка быстро погасла – до меня сейчас дошло – в лице этой женщины было нечто болезненное. «Нечто» очень незначительное и незаметное для окружающих, но оно, безусловно, существовало. Такое лицо могло быть лишь у того, кто умело скрывает свое страдание от любимого человека. И скрывает это хорошо, заметить его может только совершенно чужой человек, да и то лишь при первом взгляде, потому что потом, привыкнув, он не увидит ничего.

«Что ж, – подумал я, – каждый из этих сотен людей, которые идут сейчас отдыхать в уютные апартаменты „Геи“, взял с собой к звездам все свои земные проблемы; ведь перед путешествием в бесконечное пространство их нельзя было отряхнуть с себя, как отряхнули мы от наших ног пыль Земли».

На следующий день в одиннадцать часов по земному времени должен был начаться первый самостоятельный полет «Геи». В подковообразном зале рулевого управления в ожидании этой торжественной минуты собралось почти три четверти экипажа.

Астрогаторы Тер-Аконян, Сонгграм, Гротриан и Пендергаст, главные конструкторы Ирьола и Утенеут, атомники, механики, инженеры и техники по очереди переходили от одного аппарата к другому; контрольные лампочки утвердительно мигали, как бы отвечая на заданные вопросы. У передней стены, выполненной из цельной отполированной каменной плиты, возвышался главный пульт управления. Закончив подготовку, астронавты сняли с него защитный чехол, и мы увидели маленький черный пусковой рычаг, которого еще не касалась ничья рука. Повернуть этот рычаг должен был Гообар. Мы ожидали его с минуты на минуту; однако уже пробило одиннадцать, а ученый все не появлялся. Среди астрогаторов было видно некоторое замешательство; наклонив друг к другу головы, они стали перешептываться. Наконец старший из них, Тер-Аконян, связался с рабочим кабинетом профессора.