Сон разума - страница 25

— Все имеет рациональное объяснение, — говорил он, отламывая кусок хлеба или передавая соусник. Поскольку история с птицами была слишком уж убогой, я вскоре заменил ее другой, более правдоподобной — о владельце второго ключа, ведь теперь не проходило и дня, чтобы я не нашел какую-нибудь новую мерзость: грязное белье, кровянистые или уже кишащие червями останки. Впрочем, эти зловонные ошметки наполняли меня дурацким триумфом, ведь мои ожидания подтверждались: «Я же говорил!»

Он всегда ненавидел насилие, грубые прикосновения, крикливые голоса. Всегда боялся потрясений и боли. Он никак не может решиться на операцию по поводу грыжи. Ступает бесшумно. В карманах у него всегда лежат медовые конфеты от кашля. — Женевьева, — говорит он подчас сестре, — одолжи мне свой нож…

Дети готовы были, скорее, погибнуть, нежели отказаться от забав в подвале и маскарадов в каменных гротах. Вопреки предостережениям, они открыли гениально простой способ пробираться в свои владения и обманывать наблюдателей — полицейский интеллект оказался неспособным даже представить себе такую возможность.

Страх, овладевший с тех пор мною, был в сто раз приятнее и в сто раз сильнее всех прочих. Благодаря останкам мой дворец чуть не превратился в бойню, но они исчезали так же таинственно, как появлялись, и это исчезновение внушало ничуть не меньший ужас. Сколько раз мерещилась мне тень, что бросалась прочь при моем приближении? Сколько раз чудилось чье-то дыхание за спиной? Столкновение было неминуемо.

Случилось это после обеда на Троицу. В одной из самых высоких уступчатых галерей я внезапно остановился, заметив против света тщедушный серый силуэт, молча прислонившийся к балке. — Эй, кто там?..

Я впервые раскрыл рот во дворце, и фраза усилилась стеклянными сводами, отразилась металлическими арками, словно обрушился оглушительный водопад, будто пространство внезапно огласил чудовищный обвал.

Как и следовало ожидать, X. побеспокоили, но затем отпустили, приняв во внимание его алиби и заслуги. Восемь дней спустя его арестовали повторно, и он провел больше трех часов в кабинете следователя — время пролетело незаметно, поскольку допрос тотчас перерос в филологическую беседу: следователь питал слабость к эллинизму. Но, хотя X. отпустили с искренними извинениями, этот случай не прошел бесследно, и с тех пор он чувствовал себя под наблюдением. Им завладела не просто боязнь судебных органов, а какой-то утробный страх и даже грусть. Ведь садовые злодейства вызывали у этого ранимого человека отвращение. — Эй, кто там?..

Мелкими шажками выйдя из темноты, она остановилась в нескольких метрах — на освещенном пятачке.

То была не девочка, как я сперва подумал, а какая-то карлица с морщинистым, одутловатым лицом. Над большим лбом слегка завивалась скудная шевелюра, глубоко посаженый глаз сверкал жестоким огнем, а другой, огромный и готовый выпасть, был непорочно бел. Женщина-белоглазка. Я сразу понял, как ее зовут, хоть она ни разу не назвала мне своего имени: я заметил, что она никогда не отвечает на вопросы или попросту лжет. Описать ее трудно. Да, она была землистого цвета — как грязь. Тоже очень грязные и очень большие ладони с ногтями, посеревшими от загадочных нечистот. Ее верхняя губа, слишком короткая, обнажала зубы: то ли заячья губа, то ли волчья пасть. Она мало говорила, но смеялась почти беспрерывно, присущим лишь ей смехом, который и смехом-то назвать нельзя — гнусавым, гнусным, безрадостным: «Хан-хан, хан-хан, хан-хан…» Я узнал, что она давно не являлась во дворец и ее возвращение ненадолго опередило мой приход. Несмотря на отвращение, которое она внушала мне, я кивнул в знак согласия, когда она заявила, что будет ждать меня завтра. Я должен был являться во дворец каждый день.

X. роется в ящике стола, не находя того, что ищет, но ему на глаза попадается старая тетрадь. Он читает:

«Вероятно, моей жизнью всегда управляли сны. Они способны добиться от меня чего угодно, и даже в те времена я отдавался им безоговорочно. Поэтому для меня вполне естественно стремиться к одиночеству. Сейчас оно ведет меня к ним, словно за руку. Закрыть глаза — значит открыть дверь».