Сон войны - страница 11

Сима был Серафим-Язычник — «там». Правда, в моем «там».

А я Неверов — здесь. «Там» у меня фамилии не было.

Это, разумеется, тоже ничего не объяснило и даже отдавало неконструктивной мистикой, но я все-таки спросил:

— Олег, у вас какая фамилия?

— Корж, — ответил он, слегка удивившись. — Корж Олег Сергеевич… А что?

— Есть одна безумная идея. Вряд ли достаточно безумная, но — чем черт не шутит… Скажите, а «там» ваша фамилия тоже была Корж?

Олег сразу понял, где это — «там».

— Там я был Коржавиным, — сказал он и улыбнулся неприятной, жесткой улыбкой. — Я это отлично помню, потому что много раз видел свою фамилию в проскрипционных списках наместника. Причем, последние два года — в первых строках. Коржавин Олег Сергеев (меня даже заочно лишили дворянства), сначала ослушник законной власти, потом бунтовщик и, наконец, бандит. Карьера!.. А что за идея?

— Бредовая, — отмахнулся я. — Просто подумалось: а нет ли какой-нибудь связи между фамилией и содержанием галлюцинации? Даже не столько содержанием, сколько… ну, скажем, самим фактом ее возникновения.

— Моя фамилия — Гафарова, — сказала Танечка. — И здесь, и «там». Не подходит?

— Не знаю, — честно ответил я. — Да и вряд ли она возможна, такая связь. Не берите в голову.

— А ваша фамилия подошла? — спросила Танечка.

— Ах, да, извините! Неверов, — представился, наконец, и я, спохватившись. — Здесь Неверов. А «там» — просто Фома по прозвищу Секирник. Но это не фамилия, а, скорее, профессия. Я лучше всех в дружине владел боевой секирой, вот и прозвали.

— А вы, Сима? — спросила Танечка.

— А что я? Я Серафим Светозарович Снятый, разнорабочий. Сокращенно — эС-эС-эС-эР! И точка. После каждой буквы.

— Ужели у вас и правда ничего не было?

— Наверное, было, — заметил Олег, — но такое, что стыдно рассказывать. Или нет?

— Пить надо меньше, старики!.. — вздохнул Сима. Поерзал, покряхтел, опять перевернулся на спину и вдруг буркнул: — А, может, наоборот, больше. Может, я потому и не спятил, как вы, что под газом был?

— А что, это тоже идея, — усмехнулся Олег. — Как вы полагаете, Фома Петрович?

— Не исключено, — улыбнулся и я.

— Я давно намекаю: пора хряпнуть! — обрадовался Сима.

Непьющий Олег возражать не стал и даже сказал одобрительно:

— Практический ты человек, Серафим.

Обломок шпаги Сима небрежно отодвинул к окну, а наконечником татарской стрелы стал резать украинское сало («Острый финкарь! — похвалил он. — Только ручка короткая»). Олег открыл две баночки черной икры и баночку аджики, а Танечка, распечатав пачку печенья, стала делать из этого бутерброды.

С посудой получилась небольшая заминка, но Сима привычно разрешил возникшее затруднение: себе взял бутылку, а мне плеснул в Олегов стаканчик для бритья («Уже стерильно, Петрович!»). Танечке достался единственный стеклянный стакан, а Олегу крышечка от ее термоса, чай из которого ушел на промывку ран. Им обоим Сима налил вина, причем доверху, и скомандовал:

— Сдвинули!

И мы сдвинули.

Танечка даже для виду не стала отнекиваться, храбро пригубила подозрительный Симин «сухач из падалок», а потом с видимым удовольствием выпила до дна. Я тоже не стал отнекиваться и правильно сделал: сразу стало уютно и наплевать на то, что под вагоном непонятная возня, а за окном все еще необъяснимо светло. Я с некоторой остраненностью понаблюдал, как теплая волна распространяется из желудка по телу, и сообщил, что это очень приятное ощущение.

— Пошла по животу, как сплетня по селу, — образно прокомментировал Сима и поторопился разлить по второй; по-моему, зря: куда спешить?

Непьющий Олег был со мной солидарен и, в отличие от меня, на этот раз только пригубил.

— Приятное вино, Серафим, — сообщил он. — И совсем не похоже на шампанское. Это первосортнейший сидр, вот что это такое! Наместнику такие вина доставляли из Франции. Представляете? По Средиземному и Черному морям, через донские и волжские степи, по Тургайской ложбине… Наместник обожал сухие вина из метрополии — и в них мы его и утопили, как герцога Кларенса. Я прочел об этом в трофейном томике Шекспира. И вот что интересно: Шекспира я читал на французском! Никогда не знал этого языка, а теперь знаю. Если это, конечно, французский. Фома Петрович, вы знаете французский?