Сонеты, песни, гимны о любви и красоте - страница 6
Дала природа чудо красоты?
Ведь гордость искажает дар бесценный,
И портит грациозные черты.
Клыки как дар природы (знаешь ты!)
Даётся львам для травли кровожадной,
Дабы других зверей загнать в кусты
В своей ужасной ярости нещадной.
Зато моей гордячки облик ладный
Наносит, искушая, больший вред.
Своих рабов тиранить ей отрадно,
И видеть на руках кровавый след.
Но знай она, что смесь красы с гордыней
Есть зло, то не была б жестокой ныне.
32
Кузнец в огне пылающего горна
Твердейшее железо размягчит,
И молотом бия его упорно,
Придаст ему какой угодно вид.
Но мой огонь её не победит,
Нельзя смягчить в ней сердце крепче стали;
И ум её, столь твёрдый, как гранит,
Лишь наковальня для моей печали.
Чем дольше я стою пред ней в запале,
Тем больше та гордячка холодна;
И более упорно, чем в начале,
Куёт мои стенания она.
И что потом? Мне пеплом стать, сгорая,
Ей — мёрзлым камнем[97] без конца и края.
33
Я тем нанёс огромный вред своей
Любимой и святой Императрице,[98]
Что не закончил «Королеву фей»,
И Ей хвала не удесятериться.
Хотя, Лодовик,[99] те писать страницы —
Моё призванье, сей обширный труд
Одним умом, увы, не завершится,
И потому для всех он будет худ.[100]
Но лишь второго разума сосуд
Снести поэмы тяжесть даст мне силы,
Ведь голову мою страданья жгут —
Гордыня милой дух мой исказила.
Пока она горда, мне дай покой,
Иль грудью пылкой награди другой.
34[101]
Сквозь Океан широкий и могучий
Плывёт корабль,[102] доверившись звезде.
Но если скроет шторм её за тучей,
Корабль несётся слепо по воде.
Так я лучи звезды своей нигде
Не видя за густыми облаками,
Бреду во тьме, в тревожащей среде,
Опасными и грозными путями.
Но верю,[103] что расстанусь со штормами,
И жизни путеводная звезда,
Моя Гелика,[104] яркими лучами
Мне грусть развеет мрачную тогда.
До той поры хожу во мраке я,
В задумчивости скорбь свою тая.
35
Мои глаза, голодные от страсти,
На мук своих виновника глядят,[105]
Не насыщаясь, коль его в злосчастье
Имея — чахнут, потеряв — скорбят.
Жизнь без него для них — жестокий ад,
Его имея — взор в него вперили;
И как сгубил Нарцисса тщетный взгляд
Мои глаза питает без усилья
Прекрасный вид, не зримый до сих пор —
Им то отвратно, что они любили,[108]
На что теперь они не бросят взор.
Вся слава мира для меня напрасна:
Она — как тень, лишь милая — прекрасна.
36[109]
Конец увижу ль горестям моим,
Иль будут вечны лютые мученья,
Когда я чахну, слабостью томим,
Не зная ни покоя, ни спасенья.
Как отыскать пути успокоенья,
С её очами заключить завет:
Ведь каждый день их гордое презренье
Приносит мне обилье страшных бед.
Но показав жестокость, ты вослед
Подумай, как немного в этом славы —
Убить, презрев, того, кто есть поэт,
Кто жизнь твою прославит величаво.
Смерть эта быть оплаканной должна,
И всеми будешь ты осуждена.
37
С таким коварством локоны златые[110]
Она покрыла сеткой золотой,[111]
Что не узнать, где волосы густые,
А где покров из золота витой?
Иль слабый взгляд, что смотрит с прямотой,
Ей хочется поймать в силок злачёный,
И хитростью пленить ловушкой той
Разбитые сердца[112] в груди влюблённой?
Мои глаза! на сей капкан плетёный
Вы безрассудно не глядите впредь:
Ваш взор, её тенётами пленённый,
Не выпустит лукаво эта сеть.
Те, кто свободны, явно бестолковы,
Коль жаждут, хоть златые, но оковы.
38
Когда толпой жестокой Арион[113]
Был брошен в моря жадные пучины,
Он музыкой кифары был спасён:
Чаруясь ей, его несли дельфины.
Моей же грубой лирой слух невинный
Я не пленял, да и теперь не смог
Сдержать в любимой ярости лавины,
Иль скрыться на Дельфине от тревог.
На жизнь мою, забрав её в залог,
Она глядит небрежно и надменно:
Хоть может только словом (как итог)
Спасти мне жизнь, или убить мгновенно.
Ты лучше будь хвалимой за любовь,
Чем проклятой, пролив безвинно кровь.
39
Улыбка-сладость, дочь Любви Царицы,[114]
Тебе богиня-мать дала свой пыл,
Смирявший Зевса[115] гнев, когда десницей
С перунами он всем богам грозил.
Сей навык твой невинный стал мне мил,
Когда прогнав печаль сияньем мая,
Истомой нежной он меня пронзил,
И ожила душа моя немая.
Её безумством горним наполняя,[116]
Меня в экстаз ввергаешь ты с тех пор,
И муки сердца сладкой негой Рая