Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - страница 2

Казакам, которые вытянули на своих плечах три войны и пережили геноцид, сохранив для своих потомков свой народ, культуру и Веру Христову, посвящается этот роман.

Каждый наш прожитый день на земле, это один шаг на пути к небу.

По пыльной, просёлочной дороге, под нещадно палящим июльским солнцем, устало брёл путник. По всему было видно, что идёт он уже долго. Запинаясь от усталости, человек поднимал клубы дорожной пыли, которая оседала на его старые потёртые сапоги, с давно уже сбитыми каблуками. Старенькая, выцветшая рубаха, мокрая от пота, была наполовину расстёгнута, и из-под неё виднелся самодельный нательный крестик, похоже, вырезанный из консервной банки. На ходу скинув со спины полупустой вещмешок, он достал из него алюминиевую фляжку. Немного взболтнув её возле уха, путник отвинтил крышку, и, высоко закинув голову, допил остатки тёплой, противной воды. Тяжело выдохнув, он закинул фляжку обратно, и, вернув вещмешок на спину, продолжил свой путь. Извилистая просёлочная дорога, петляя между пахотными клетками, уходила за горизонт. Поля, покрытые бархатисто-зелёным ковром, перекатывались волнами на горячем ветру. Вдали, с обеих сторон, виднелись берёзовые просеки, вперемешку с вековыми соснами. Всё это было до боли знакомо, и от того щемило сердце.

Всматриваясь в горизонт, уставший путник вспоминал, как по этой самой дороге, его, Матвея Семёновича Бандурина, двадцатичетырёхлетнего молодого хорунжия сибирского казачьего войска, увозили далеко и надолго. За участие в белогвардейском сопротивлении, он был осужден на тринадцать лет, без права переписки. В двадцатом году, оставив на родителей молодую жену и трёхлетнего сына, Матвей покинул родную станицу. И вот сейчас, спустя тринадцать лет, он идёт по этой пыльной, до боли знакомой дороге. В памяти всплывали картинки из детства. Вот он со старшими братьями, несётся по этой дороге, пуская своего коня во весь опор. Они часто устраивали со станичными ребятами скачки наперегонки. Глотая на огромной скорости свежий воздух полной грудью, ватаги казачат выясняли, кто быстрее. Вот батька ласково треплет его своей могучей жилистой рукой за чернявый чуб.

– Добре сынку, добре! Толь на реку коня не ведь, покуда горящий, а то неровён час, подпалишь.

Здесь, на родной земле, память воспроизвела батькин голос с невероятной точностью. Его особый, сибирский говор зазвучал в сердце, трогая минорные нотки души.

«А лицо? Батино лицо?» – промелькнула мысль. Его лицо было каким-то размытым и нечётким. «А матушка?» Он хорошо помнил мамины натруженные, но в то же время очень нежные руки. «Но их лица». Почему то память не могла их нарисовать. «Какими они стали? Ведь столько лет прошло». Бурлящий поток мыслей кипел в голове, сменяя друг друга. Матвей часто вспоминал в лагере родных. Но тринадцать лет он не слышал их голосов, не видел их лиц, не прикасался к ним. Ни одной строчки за всё это время из дома, ни одной весточки.

«Как там Сеньша мой? Вырос пади ужо. Эт сколь жа яму?» Бандурин шёл, подсчитывая возраст сына. Мысли о доме и родных придавали сил, и коротали дорогу. «Так, в двадцатом годе яму було три, зараз у нас тридцать третий. Эт яму ужо шашнадцать годьев. Цельный казак ужо. Диду наверноть с яво доброго казака взростил.» На загорелом, щетинистом лице Матвея выплыла улыбка. Он долго шёл, погрузившись в свои воспоминания, и всё это время она не сходила с его уст.

Вслед за сыном, всплыл образ жены. Обвенчавшись в 1916 году в станичной церкви, буквально через три месяца, молодого и перспективного хорунжия забирают на германский фронт. Вскоре, из письма он узнает о рождении сына. В общем-то, на этом его семейное счастье и закончилось. Одна война сразу же сменилась другой, более жестокой и страшной. Сибирское казачье войско практически в полном составе не приняло революции и нового большевистского правительства. Сибирцы до конца дрались за веру в свои идеалы. Когда стало очевидно, что дальнейшее сопротивление потеряло всякий смысл, казаки сложили оружие. Многие эмигрировали за границу, кто-то остался на родине, поверив в обещанную амнистию. В двадцатом году, Матвей вернулся домой. Но и в этот раз не успел он насладиться семейной жизнью с молодой женой, через неделю за ним пришли. И вот сейчас, искупив свою вину перед советским государством, с чистой совестью, Бандурин шёл домой, где все эти годы его ждала любимая казачка.