Сорняк, обвивший сумку палача - страница 27

Я подтянулась внутрь во мрак.

Когда мои глаза привыкли к свету свечей, я увидела, что она одета в белую хлопчатобумажную блузку с короткими пышными рукавами и по-крестьянски глубоким вырезом. С иссиня-черными волосами и яркой широкой юбкой в складку ее легко можно было принять за гадалку-цыганку.

– Робин покинул нас, – сказала она.

Эти три слова чуть не разбили мое сердце. Как остальные в Бишоп-Лейси, я всегда думала, что Грейс Ингльби живет в собственном изолированном мире, мире, где Робин все еще играет на грязном дворе, преследуя наседок от забора до забора и время от времени забегая на кухню выпросить конфету.

Но это неправда: она стояла, как и я, рядом с маленьким надгробием на церковном кладбище Святого Танкреда и читала простую надпись: «Робин Теннисон Ингльби, 1939–1945, покойся с Богом».

– Робина больше нет, – снова сказала она, и теперь это прозвучало словно стон.

– Да, – ответила я, – я знаю.

Частицы пыли парили, словно крошечные миры, в тонких лучах солнечного света, пронизывавших темноту помещения. Я уселась на солому.

Стоило мне это сделать, как голубь сорвался из гнезда и вылетел сквозь маленькое сводчатое окно. У меня чуть сердце не остановилось. Я думала, голубей давно нет, и чуть не села на глупое создание.

– Я повезла его на берег моря, – продолжала Грейс, поглаживая лодочку и не обратив внимания на птицу. – Робин любил море, видишь ли.

Я подтянула колени под подбородок и обвила ноги руками.

– Он играл в песке. Построил песчаный замок.

Повисло долгое молчание, и я увидела, что она уплыла куда-то в своих мыслях.

– У вас есть мороженое? – спросила я, как будто это самый важный вопрос в мире. Я не могла думать больше ни о чем.

– Мороженое? – Она кивнула. – Оно продавалось в бумажных стаканчиках… маленьких заостренных бумажных стаканчиках. Мы хотели ванильное – мы оба любили ванильное, Робин и я. Забавно, хотя… – Она вздохнула. – Когда мы ели его, чувствовался привкус шоколада… как будто они плохо сполоснули ложку.

Я кивнула с умным видом.

– Такое иногда случается, – заметила я.

Она протянула руку и снова коснулась кораблика, проведя пальцами по его гладкому раскрашенному корпусу. И затем задула свечу.

Мы немного посидели в молчании посреди капелек света, просачивавшегося в красную кирпичную пещеру. Должно быть, так выглядит утроба, подумала я.

Горячо. В ожидании чего-то, что должно случиться.

– Зачем ты здесь? – наконец спросила она. Я заметила, что она больше не глотала звуки так, как раньше.

– Викарий прислал пару человек разбить лагерь на поле Джубили. Попросил меня показать им дорогу.

Она сдавила мою руку.

– Гордон знает? – требовательно спросила она.

– Думаю, да, – ответила я. – Он сказал викарию, чтобы они обосновались в конце тропинки.

– В конце тропинки… – Она издала длинный медленный вздох. – Да, это будет хорошо, не так ли?

– Это странствующий кукольный театр, – сказала я. – «Куклы Порсона». Они ставят спектакль в субботу. Викарий их попросил. Их фургон сломался, понимаете, и… – Меня охватил внезапный приступ вдохновения. – Почему бы вам не прийти? – предложила я. – Вся деревня будет там. Вы могли бы сесть рядом со мной и…

Миссис Ингльби в ужасе уставилась на меня.

– Нет! – сказала она. – Нет! Я не могу.

– Возможно, вы и мистер Ингльби придете вместе и…

– Нет!

Она вскочила на ноги, подняв густое облако пыли, и несколько секунд, пока оно не улеглось, мы не шевелились, словно фигурки в стеклянном шаре.

– Тебе лучше уйти, – внезапно сказала она хриплым голосом. – Пожалуйста, уходи.

Не говоря ни слова, я на ощупь пробралась к отверстию, глаза слезились от пыли. С удивительной легкостью я спустилась на деревянную перекладину и продолжила длинный путь вниз.

Должна признаться, что мне в голову пришла мысль о Джеке и бобовом зернышке.