SOS, или Люся спешит на помощь - страница 64

— И про работника Балду.

— Правильно, молодцы. А какие пушкинские герои у вас самые любимые?

— Руслан…

— Вещий Олег…

— Татьяна Ларина…

— Ленский, — понеслось со всех сторон. Тетенька экскурсовод улыбалась и удовлетворенно кивала.

— Евгений, — тихо, но четко произнес Сева Загорский, когда поток ответов уже иссяк.

— Онегин? — уточнила тетенька и снова радостно закивала.

— Нет, не Онегин, — холодно разочаровал ее Сева. — Евгений из «Медного всадника».

— Бедный Евгений? — не поверила ушам экскурсоводша. — Чем же он так тебе понравился? Может быть, ты нам расскажешь?

— Пожалуйста, — пожал плечами Сева и, скрестив руки на груди, чуть выступил вперед. — Вы вот все говорите — мелкий чиновник, жалкий, бедный, раздавленный жизнью, потерявший рассудок… Может, это отчасти и так… Только с чего вы взяли, что Медному Всаднику бросает вызов умалишенный?

— Но это же очевидно, — снисходительно улыбнулась экскурсоводша. — Пушкин называет Евгения бедным безумцем. Вспомните, как описывает поэт состояние своего героя после той ужасной ночи. Экскурсоводша ловко подхватила лежавший на столике сборник пушкинских поэм и, быстро пролистав его, нашла нужное место:

Закончив чтение, экскурсоводша аккуратно закрыла книжку:

— По-моему, двух мнений быть не может. Пушкин ясно дает понять читателю, что Евгений, не выдержав душевных потрясений, сходит с ума и в конечном итоге гибнет, сломленный и раздавленный судьбой.

— Гибнет — да. Только не сломленный и не раздавленный, — неожиданно резко возразил Сева. — Потому что ему дает силы любовь. Потому что он живет и погибает во имя любви. И во имя любви идет на противостояние со страшной сутью мира и выдерживает это противостояние. А вы говорите — жалкий. Он не жалкий и не сумасшедший, он великий! Великий апостол любви, бросающий ради нее вызов жестокому и завистливому року, который для него олицетворяет фигура Медного Всадника. И в тот момент, когда Евгений, стиснув зубы, грозит горделивому истукану, он вовсе не сумасшедший. Наоборот. Пушкин пишет: «Прояснились в нем страшно мысли…». И мысли эти уже не мысли бедного чиновника, а мысли самого Пушкина. Может, Пушкину того и надо было. Может, он нарочно выбрал самого неприметного с виду героя, да к тому же свел его с ума. Что с сумасшедшего взять? Сумасшедшему все можно. Вот хотя бы и Гамлет… Впрочем, Гамлет — это уже другая история…

Выдохнув все это, Сева досадливым движением головы отбросил со лба волосы. Глаза его, только что сиявшие, потухли и Сева, мрачно потупившись, замолчал. В комнате на минуту воцарилась изумленная тишина.

— Это наш Сева Загорский, — маскируя гордость равнодушием, буднично сообщила экскурсоводу Светка. — Сева любит поэзию.

— Вот как, — удивилась экскурсовод. — Я не думала, что современные дети могут любить поэзию…

— Это еще почему? — возмутилась Светка. — Мы что, по-вашему, все полнейшие дебилы и духовные уроды?! И потом, кто здесь дети? Мы — давно уже нет!

— Да-да, да-да, — смущенно заулыбалась очкастая тетенька.

По дороге из музея мы со Светкой догнали Севу и пошли рядом.

— Слушай, а ты про этого Евгения серьезно говорил или так, для понта… — спросила заинтригованная Светка.

Сева хмыкнул и смерил нас со Светкой оценивающим взглядом:

— Похоже, не зря возраст, к которому мы с вами вплотную приблизились, называют возрастом цветущего идиотизма. Глупее вопрос было трудно придумать. Если интересно, почитайте «Медного Всадника» сами. Готов поспорить, откроете для себя много нового.

— Сева, а ты про апостола любви сам придумал или где-нибудь прочитал? — не удержавшись, спросила я.

— Нет, про апостола придумал не я, — с едва различимым вздохом сожаления честно признался Сева. — Это придумал один человек… По-моему, гениально придумал. Я слушал его лекции о Блоке…

— Что за человек? — в Светкиных глазах зажегся огонек любопытства.

— Вы его все равно не знаете, — отмахнулся Сева.