Соседи - страница 8
— Куда мне до тебя, — сказала Леля.
— Ну-ну, — возразил он. — А ты чем плоха?
Леля была в этот вечер прехорошенькой — русые волосы перехвачены бархатным обручем, замшевая юбка-мини открывает длинные, стройные ноги (первый класс ножки, говорили мальчики во дворе), черный глухой свитер и никакой косметики.
Долго стояли на улице в очереди, пускали по одному, по двое, наконец дождались.
Сели за столик (Сева назаказывал всего на свете: шампанское, салат «Столичный», шницель по-министерски, кофе, шоколад)...
Не успел чокнуться с Лелей, подошел какой-то хмырь приглашать Лелю на твист.
— Разрешите вашу даму?
— Как дама хочет, — великодушно разрешил Сева.
Дама захотела.
Сева курил, разглядывал публику, стараясь не смотреть на Лелю, лихо отплясывавшую твист. Потом Леля вернулась к столику, разрумянилась, глаза сияют.
— Тебе хорошо? — спросил Сева.
— Очень, — призналась она. — Давай потанцуем.
Сева не умел танцевать. Не умел и не любил, считал, что танцы — ненужная трата сил и времени. Напрасно считал! Вот бы теперь танцевал с Лелей все подряд — и шейк, и танго, и летку-енку...
А ей и десяти минут подряд не удалось посидеть с ним за столиком. Все время подходили приглашать то один, то другой. Какой-то бородач в джинсовом костюме с латунной цепочкой на животе так и остался стоять с ней на середине зала. Оркестр ушел на перерыв, и бородач все стоял, держал Лелю за руку и что-то говорил, говорил...
Сева тоскливо глядел на остывший шницель, на недопитый бокал шампанского.
«Хорошо попраздновали, — думал, — как надо!»
Подозвал официантку, расплатился, вышел из зала. А Леля и глазом не повела в его сторону.
Утром он встретил ее возле ванной.
— Как, — спросил, — весело вчера было?
— Ужасно весело!
Растрепанная, еще неумытая, она все равно оставалась хорошенькой.
— Ты почему ушел, Сева?
Глаза ее глядели на него с веселым удивлением,
— Разве ты заметила, что я ушел?
Леля кивнула:
— Иначе бы и не спросила.
Сева вздохнул. Вдруг понял: несмышленыш она еще, полный и окончательный, и обижаться на нее, все равно что на малого ребенка, не имеет ровно никакого смысла.
— Потому, — сказал, — кончается на «у». Поняла?
— На все сто, — ответила Леля и заперла дверь ванной на крючок. А Сева с того дня перестал о ней думать. Раз и навсегда.
После Нового года Ирина Петровна вдруг заявила:
— Хочу пойти работать...
Сева возмутился:— Это еще что такое?
Но Ирина Петровна твердо стояла на своем. Сева и Рена пытались отговорить мать: к чему ей идти работать?
— Я — хозяин семьи, голова, так сказать, — утверждал Сева, — и я приказываю тебе сидеть дома!
— Нам же хватает, — уверяла Рена, — и не так уж много нам надо...
— Много, — возражала Ирина Петровна, — ой как много! И тебе витамины всякие, и Севе одеться как следует, и вообще не хочу сидеть дома. Скучно!
В конце концов, она переговорила обоих — и дочь и сына, и они согласились с нею, поставив условие: чтобы работа была недалеко от дома и чтобы работала неполный день. И если утомится, пусть сразу прекратит...
Она недолго выбирала и выбрала фирму «Заря». Ухаживать за больными по вызову. Плата от 75 копеек до рубля в час. И разумеется, обеспеченное питание.
Конечно, она уставала изрядно. Не хотела признаваться детям, но даже ночью плохо спала именно оттого, что сильно уставала. И порой до того надоедало терпеть придирки какой-нибудь всем недовольной и капризной старухи...
Севе не раз предлагали завербоваться, уехать на Север, на Дальний Восток, зарабатывать много денег. Иные его приятели отправились на БАМ, в Набережные Челны, писали оттуда веселые письма, звали Севу к себе. Но он не хотел оставлять Рену. Он был не только ее братом, но и отцом и подругой. Всем вместе.
Сева, уходя на работу, говорил Рене:
— Не скучай, слышишь?
— Слышу, — улыбалась Рена.
А Сева просил соседок — Лелю, Эрну Генриховну или Надежду:
— Зайдите к ней, если будет время...
Они заходили. Леля, правда, посидит минут десять и сорвется, непоседа, побежит по каким-то своим суетным делам. А Эрна Генриховна аккуратно являлась в обеденный час, накрывала на стол, ставила перед Реной тарелку бульона.