Соска - страница 3

За решеткой имелось грязное стекло, за стеклом — еще одно, в пространстве между ними пыль и сухие пауки, а дальше — незнакомый пейзаж: крыши домов с корявыми антеннами и угол многоэтажки из белого кирпича. Снизу слабо доносился шум улицы. На всякий случай Степан подергал за решетку. Та была совершенно непоколебима.

В полной растерянности Степан принялся мерить комнату шагами.

Неприятные, леденящие душу предположения полезли ему в голову одно за другим. Предположения ни во что конкретное не формировались, лишь щекотали сознание.

Степан пнул китайскую люстру, остановился у двери, заколотил в нее кулаками, прислушался. Тишина.

Самой страшной из всех мыслей была самая простая: почему ему не страшно? Нет, конечно, ему неприятно и очень неуютно в том странном положении, в которое он попал, но не больше того. Как будто существовала некая, глубоко спрятанная в подсознании уверенность, что все, что происходит с ним в это необыкновенное утро, должно происходить. Откуда у нормального человека может взяться уверенность, что бред вокруг — это нормально? Вот в чем вопрос. Или это не бред? Или — у ненормального человека?

Размышляя таким образом, Степан задержал взгляд на обоях, которыми были обклеены стены детской. Приблизительно на уровне плеч по всему периметру шла складка, как будто в нижней своей части стена была на полсантиметра толще, чем в верхней.

Степан провел по бумаге ладонью. Та показалась подозрительно влажной. Пальцы пленника сами собой уцепились за стык, и, хотя он и не собирался этого делать, Степан содрал целую полосу, как будто открыл огромную страницу. Запахло клеем.

Раздевать стены было очень приятно, и в пять минут Степан оголил их все. Обои, перекрученные и склизкие от клея, устлали пол.

Нижняя половина стены оказалась покрытой тем же дешевым белым кафелем, что и пол. На самом видном месте красовалась дыра в виде рыжей воронки, след от мощного удара чем-то острым.

Верхняя часть стены была выкрашена невзрачной краской цвета крем-брюле. Краска отсырела изнутри и пошла болезненными волдырями. Некоторые из них лопнули и осыпались, оставив острые, как зубцы, края, а внутри угадывался старый слой краски цвета заветревшейся кабачковой икры.

Степан встал посереди детской, облокотившись о спинку кровати, и окинул комнату удивленным взглядом.

Глупая люстра как в пионерлагере, кровать с панцирной решеткой, облупившиеся стены и потолок, решетка в проеме сероватых занавесок… В обстановке угадывалась омерзительная смесь больничной палаты и тюремной камеры, но никак не детской! Никакая это не комната сына. И как только он мог купиться на такой дешевый трюк! Как вообще он мог подумать, что это странное место…

В это самое мгновение на двери загремела наружная цепочка.

На двери загремела наружная цепочка. Степан вдруг ясно осознал, что знает, что надо делать.

Цепочка перестала греметь, щелкнул замок. Не раздумывая ни секунды, подобно тени пленник метнулся к двери — в это мгновение у него еще и появилась уверенность, что он проделывает это в тысячный раз, — и с силой толкнул ее плечом как раз в тот момент, когда в проеме показалась женская голова.

— Ой, — раздавленно вырвалось у входящей.

Грохнулся поднос, загремела тарелка, по кафелю расплескался похожий на блевотину суп. Степан, организованно, как будто и правда проделывал это тысячи раз, втащил в палату грузное тело, прислонил к стене и бесшумно прикрыл дверь. Затем замер, прислушиваясь к шумам в коридоре. Все было тихо, только сердце колотилось да цепочка с внешней стороны долго елозила маятником, пока не успокоилась.

Степан оглянулся на гостью. Та полусидела, расставив ноги и уронив подбородок на грудь. На женщине был несвежий больничный халат с оттопыренными карманами — по-видимому, она часто помещала в них руки, сжатые в кулаки, или просто использовала по прямому назначению — набивала различной медицинской дрянью. Выбеленные перекисью волосы — недавно из-под бигуди, дешевая золотая цепочка, стекающая в ложбинку между грудей…

Из разбитого уха санитарки на халат быстро капала кровь и расплывалась, впитываясь в ткань. Одна из капель угодила в лужу супа на полу.