Сотник из будущего. Южный рубеж - страница 16

– Ну, вот и ладно, сынок. О вещах этих чудных говорить всё же никому не нужно. Ценности они и правда великой, да и нам послужить ещё могут премного. А вот завистники и лихоимцы нам с тобой не нужны. – И усмехнулся: – Обрубай им потом языки да руки! На вот тебе гостинец пока, – и протянул, разворачивая, батончик «Марс». – Покушай. В нём и мёд на густом молоке, и орешки есть. Не спеши только, спокойно кушай. А потом я тебе и яблочек дам, только вот семечки с них всех уберу. Ты ведь, Митя, ни разу не кушал такого!

И он с удовольствием стал наблюдать, с каким искреннем наслаждением да по крупице малой откусывает сие невиданное кондитерское чудо его сынок. Эх, и не избалованная ещё ребятня в этом веке!

Волчок был самой счастливой собакой на свете. У него были прекрасные хозяева, которые его искренне любили. Старший хозяин, конечно, был порою строг и мог его поругать, если он слишком сильно резвился или плохо выполнял его команды. А их они почти что каждый день с ним отрабатывали. Все эти: «Лёг! Встал! Голос! Искать! Фас! Паси скотину!» Да мало ли какие ещё были! Но это был Хозяин! И только за одно это ему следовало быть беззаветно преданным. А в его роду только такие псы всегда и были.

А ещё у него был младший хозяин. Товарищ по всем его весёлым играм и шалостям – Митяй.

Был у него свой большой дом – сарайка. Где под его охраной и постоянной опекой жила хозяйская скотина – козы, овцы, жеребец Орлик и куры-хохлатки.

Ещё будучи маленьким щенком, как он себя помнил, всегда вокруг было вот так же.

В Лычково, где Сотник по случаю его и приобрёл, испокон веков такие вот собаки охраняли и пасли скотину. Готовы они были и жизнь свою отдать за хозяйское добро, но не уступить волчьему клыку или рысьей когтистой лапе. И порой отдавали, как его отец, когда сдерживал, сколько мог, он волчью стаю у хозяйского овина и там же был разодран в клочья, но не струсил и не сбежал, позорно бросив доверенное.

Вот и Волчку пришлось вступить в свою первую схватку ещё молодым псом-подростком с взрослым и матёрым лисом из ближайшего к усадьбе соснового бора. Ветреной сентябрьской ночью, когда вокруг скрипели и шумели, пригибаясь, сосны, услышал он, как в углу, у начального венца сарая, кто-то настырно скребётся снаружи. Как ни лаял и ни подавал он тревогу, видно, совсем не слышали его хозяева из избы, и, когда в подкопанную щель между венцами пролез с улицы лесной рыжий разбойник, он смело вступил с ним в бой, даже не задумываясь.

Вора погубила его наглость и самонадеянность. Он был уверен, что сможет легко одолеть это глупое длиннолапое недоразумение, которое тут порою носилось по всему двору, но ничего не стоило без своих опасных хозяев. Особенно того старшего, что уже чуть было один раз не подстрелил его совсем недавно из своего лука. Спасла тогда лиса только его великолепная чуйка и хорошая реакция, что и смогла увести вовремя от стрелы. И вот сейчас он думал по-быстрому разделаться с этим глупым щенком и уже затем заняться самими курями.

Просчитался лис!

Молодой пёс принял бой на своей территории. И когда в гаснущем сознании рыжего промелькнуло понимание злой ошибки, было уже поздно. После яростного поединка мощные челюсти молодого пса сомкнулись на горле лесного разбойника, свет померк, и вскоре всё было кончено.

…Когда утром Митяй открыл сарай, удивляясь, почему друг не встречает его весёлым лаем, как это обычно у них и бывало, его взору предстала страшная картина. Два зверя, один чёрно-белый, а другой огненно-рыжий, лежали, сцепившись, рядом, разодранные и все в крови. А лис уже был холодный.

– Тятя, тятя! Наш Волчок лиса загрыз и сам в сарае еле живой лежит! – закричал Митяй и припустился обратно вместе с отцом в сарай.

Раны пса обрабатывали и зашили вместе. Митяй сам их промыл, выстриг вокруг шерсть и зашил той иглой, что дал ему тятя.

– Друга нужно уметь лечить, любого, пусть даже и четырёхлапого. То умение всегда может в жизни пригодиться! – наставлял отец.

Несколько дней ничего не ел Волчок и только изредка лакал воду из глиняной миски.

– Тятя, он совсем уже исхудал, никаких сил нет уже у него, издохнет ведь, – тужил Митяй.