Советские каторжанки - страница 11

О целях стройки, о планах никто ничего не говорил, просто через пару дней после приезда вывели за пределы жилой зоны, завели в оцепление рабочей зоны, разбили на бригады, назначили бригадиров и велели работать. Нужно было вынимать грунт, везти его на тачках в другое место и высыпать в отвал — так выравнивалась площадь для будущих взлетных полос будущего аэропорта.

Скрипучие и тяжелые деревянные тачки образца прошлого века — такими пользовались декабристы. Трапы из досок, иногда очень длинные — тоже на уровне технологии каторжных работ царского времени. Инструмент — кайло и лопата.

Позже, через два с половиной года, когда аэропорт был открыт, в газетах писали, что его создали комсомольцы-добровольцы. На самом деле его построили голодные, изможденные женщины-каторжанки с номерами на спинах, в основном с Украины (русских было не более десяти процентов), осужденные по ставшей снова известной 58-й статье УК РСФСР или 54-й — УК УССР. Аэропорт Надежда под Норильском действует и ныне.

Много мужчин-каторжан, большей частью из Прибалтики, погибло на этой стройке в самом начале — в 1945-1946 году. Умирали от истощения, от болезней, от холода. Женщины оказались более жизнестойкими: природа щедрее наделила их умением адаптироваться и выживать в любых условиях. Наверно, поэтому еще в 1946-м оставили строить аэропорт женщин, а выживших мужчин увезли в Норильск на другие объекты...

В пекарне, в кухне, на складах работали мужчины-«бытовики», осужденные по другим статьям. Они фактически стали хозяевами женской зоны. От них зависели и вольнонаемные, жившие на скудном послевоенном пайке. «Вольные» пользовались возможностью разнообразить свой рацион — почти у каждого была семья, которую нужно было кормить.

Мысль о побеге не оставляла меня ни днем ни ночью. Вообще говоря, побег в этих краях был практически невозможен. От «материка» Норильск отделяли огромные безлюдные пространства тундры и тайги. Все способы сообщения — узкоколейка и водные пути — находились под неусыпным наблюдением. Жителей в тех краях мало, все друг друга знают, и каждый свежий человек заметен сразу. Я все это сознавала, но мысль неотступно работала в одном направлении: как это сделать?

Мне представлялось, что в любом вагоне товарняка можно спрятаться и уехать в Дудинку. А там... Не может же быть, чтобы вдоль Енисея не было никаких троп и дорог? Пойду по берегу Енисея, через некоторое время, когда прекратятся поиски, сяду на пароход или раздобуду лодку и уеду вверх по течению. Мне и в голову не приходило, что нужны деньги и какие-то припасы. Впрочем, о припасах думать было нечего. Я не попала в число девушек, которых заметили похотливые начальники и «придурки»-бытовики, и не была доносчицей (их устраивали на легкие работы).

Двенадцатичасовый труд с кайлом, лопатой и тачкой давался тяжело. Пока было тепло, удавалось иногда расслабиться и отдохнуть. С наступлением холодов отдыхать стало труднее — согревала только работа. В балки — деревянные строения с печкой, куда можно было зайти погреться — не пускали до обеденного перерыва. Целый день такой физической нагрузки на морозе сильно выматывал. Так что отложить от пайка для осуществления своего замысла не удавалось — все время хотелось есть. После голодных военных лет мечта наесться вволю тяжелого и сырого черного хлеба превратилась в навязчивую идею. Именно хлеба хотелось больше всего. Наверное, потому что он был сытнее и казался доступнее другой еды.

Кормили нас два раза в день — перед выходом на работу и после работы. Утром — черпак баланды, 200 граммов каши, 10 граммов растительного масла в кашу, 10 граммов сахара, 100 граммов рыбы, чай. Вечером — то же самое, но вместо рыбы — 50 граммов мяса. Все работающие получали от 600 до 900 граммов хлеба в день, неработающие — 400 граммов. Минимальный паек назывался почему-то «гарантией». Видно, 400 граммов хлеба гарантировали выживание в любых условиях: сыт заключенный не будет, но с голоду не помрет. Работающие получали не только больше хлеба, но и дополнительно 200 или 400 граммов каши.

В сорок шестом, кажется, году давали красную рыбу, даже сто граммов кетовой икры доставалось. Вероятно, сорвались какие-то экспортные операции, и товар залежался, а списать было жалко, — вот и достались эти деликатесы заключенным, после того как их ополовинили тоже голодные вольнонаемные. В дополнение к икре варили баланду из протухшей соленой тюльки с чечевицей или перловкой. Получалась горьковатая и дурно пахнущая мутная жижа, в которой плавали редкие крупинки или чечевичины. От ее запаха мутило, но есть надо было, иначе совсем отощаешь и свалишься. И ели.