Советские космонавты - страница 12
Потом его занимал автомобиль, и он не успокоился, пока не научился его водить. Были трактор, радиотехника, долгие бессонные ночи над самодельным приемником, школьный радиоузел и даже маленькая электростанция...
Казалось, только вчера переступил порог школы, а позади уже десять лет. Каким он будет, новый виток жизненной спирали? Из тысячи дорог надо выбрать одну, чтобы потом не начинать жизнь заново. Когда в Барнаульском военкомате его спросили, куда он хочет пойти служить, он без колебаний ответил: «В авиацию, в летное училище».
Первые основы теории и первые полеты, короткие письма домой: «Все нормально. Здоров. Не волнуйтесь...»
Мы все чуть ли не с самых первых самостоятельных шагов в жизни привыкли к словам — «человек — творец, человек — победитель». А вот испытать это чувство во всей его полноте удавалось не каждому. Праздничное ощущение силы, удачи, умения, гордое «Я могу!» приходит только после упорного труда. Он это понял там, в училище. Инструктор капитан Киселев внушал курсантам:
— Я из вас готовлю летчиков-истребителей, которые за все и всегда отвечают сами. И нередко отвечают жизнью. И не только своей, но и жизнью товарища. И если ты растяпа на земле — таким же останешься в воздухе...
Небо... Оно не сразу впустило к себе. К нему надо было карабкаться, цепляться за «выступы» аэродинамики, теории двигателей... Надо было не заучить, а понять, что такое дисциплина полета, что такое умение побеждать.
Через все это он пришел к своему небу. И оно стало родным. Он полюбил его, оранжево-огненное на рассвете, отмытую синь в ясный морозный полдень. Он полюбил прозрачность утра, когда небо над аэродромом словно переливается в едва уловимом мареве и перезвоне жаворонков. Он научился по оттенкам неба предсказывать погоду, упивался сладостью стремительного полета, и не было для него ничего на свете краше глубокой небесной голубизны, огромной высоты, такой высоты, с которой видно на сотни верст окрест, которая отодвигает горизонт.
Большое небо покорялось медленно, с трудом. Оно требовало, чтобы человек отдавал себя всего: с его волей и напряжением, мечтой и упорством. Но именно в этом труде и была «воздушная поэзия», которую, как говорит он сам, «испытывает человек на стремительном реактивном самолете, когда в какие-то доли мгновения в нем воедино сливаются и время, и скорость, и нарастающая мощь двигателя. Что-то необычайно властное и горячее вливается в каждую клеточку тела, в каждый твой нерв, и появляется неудержимое желание послать МиГ вперед еще быстрее, ощутить могучее давление его крыльев на воздух во время крутого виража...»
Так появлялся у него свой летный почерк.
После училища — небо Ленинграда. Небо города-героя, небо, которое хорошо знало и помнило многих бесстрашных асов мирного и военного времени. Он летал в этом небе, он учился защищать его.
Шел 1959 год. Уже появились на орбитах первые советские спутники, все чаще звучало казавшееся еще совсем недавно фантастическим слово «космос», где-то трудились большие научные и производственные коллективы, претворяя в жизнь идеи Циолковского. В ту пору начинался набор в отряд космонавтов...
Разные люди собрались в первом отряде Звездного: разные характеры, несхожие вкусы. Но в главном они были схожи и едины. Их объединяли крепкие духовные связи, единство цели, единство стремлений, единство мечты. Со стороны посмотришь — однообразие: учеба и тренировки, учеба и тренировки... Было и сложно, и трудно, но интересно. Право остаться в отряде и готовиться к старту давали смелость, хладнокровие, быстрота реакции, знание техники, высокое профессиональное летное мастерство, отличное здоровье.
В новую среду входили по-разному: кто легко, кто трудно. Титов быстро сходился с людьми. Товарищи любили его за разносторонность и яркость натуры. Он любил музыку, литературу, читал на память главы из «Евгения Онегина», хорошо декламировал Маяковского и Лермонтова, пел, неплохо рисовал, не имел равных в стремительном танце, на гимнастических снарядах и игровых площадках... Склонный к размышлениям, он удивительно тонко чувствовал собеседника, прислушивался к чужому мнению, но никогда не отступал от своих принципов.