Современная австралийская новелла - страница 25

Если же он молод — тот, кто найдет в сарае кондамайнский колоколец, — он внимательно оглядит находку, подивится, какой этот колоколец большой и под стать величине тяжелый, как свободно раскачивается язычок, и о изумлением услышит неожиданно громкий и чистый звон; по, по молодости лет, ничего он не увидит и закинет колоколец обратно в темный угол. Его слуху привычен рев огромных дизельных грузовиков, грохот тяжелых колес, вертолеты, легкие самолеты и межконтинентальные реактивные лайнеры; его память не хранит ни одного морозного утра на Пик-Хиллской дороге, где верблюды ночь напролет кормятся жесткой травой и колючим кустарником, а поутру становятся хитры, уж до того хитры — не шевельнутся, чтоб не выдать себя. Ему не случалось застывать на месте, и вслушиваться, и ждать, чтоб из моря колючих зарослей все-таки донеслось одинокое «динь» кондамайнского колокольца — это один из верблюдов наконец повернул голову и выдал всю упряжку. Он выйдет из темного сарая или из-под навеса для повозок на яркое солнце, этот молодой человек, думая о вездеходах и алмазных сверлах, о платформах, несущих сотни тонн груза по нескончаемым стальным рельсам; ему неведомы верблюды и ослы, что в давние, невозвратные годы тащили повозки по всем дорогам австралийской пустынной глуши, неведомы четвероногие твари, что каждую ночь бродили с кондамайнским колокольцем на шее в поисках скудной пищи среди колючих кустов и трав. Никогда он не видел, как угасает костер и чернеет, заслоняя звезды, высоко нагруженный воз, ему незнакомы теплые ночи, и в ночи — смутный звук, когда спросонок ворохнется, подаст голос птица или цикада, и отдаленный чистый звон кондамайнских колокольцев. Он не просыпался с первыми проблесками рассвета, чтобы подстеречь их звон и помянуть добром старинного квинслендского мастера, что сработал первый кондамайнский колоколец — чудо-колокольчик, чей звон раздавался на всех пустынных дорогах, где погонщики со своими упряжками тащились в пыли или храбро пробивались через моря непролазной грязи.

Многое переменилось с тех пор. Мы далеко ушли — мои сотоварищи и я, мы постарели, и нет больше вьючных ослов и верблюдов. Их потомки одичали и уже не работают на человека, а вольно бродят в глухих пустынях Западной Австралии. Многие из нас жалеют о том, что их не стало, но порою, глядя на дизельные машины со стальным сердцем, так стремительно и в такую даль уносящие огромный груз, я спрашиваю себя — может быть, бессловесные ослы и скупые на жалобу верблюды ничуть не жалеют, что избавились от своих цепей?

© D. Stuart, 1973

Она стояла возле расщепленного молнией дуба, заслоняя рукою от солнца глаза. Отсюда поросшие кустами солончаки просматривались на много миль вокруг, но белого, движущегося вдалеке пятнышка — крытого парусиной фургона — нигде не было видно.

Зной был вязкий, осязаемый. Он плавал в воздухе, как сироп в воде. Он давил на ее обнаженные руки. Ни звука, ни шороха. В небе — ни облачка.

Она была измучена, она ждала ребенка.

Два дня назад она видела, как дугообразная крыша фургона, в каких обычно ездят скотоводы, исчезла в роще акаций, на пути к дому миссис Кланси, муж которой занимается перевозкой шерсти, — это двадцать миль по поросшим пыльно-серыми кустами солончакам. Миссис Кланси — их ближайшая соседка и, говорят, отличная повивальная бабка. Все на равнине знают ее.

Женщина опустила руку. Она надеялась, что муж вернется на другой день. А прошло уже два. Ей было страшно. Время родов приближалось. Вчера у нее были сильные боли, Она непрестанно плачет. Сколько надо мужества, чтоб вынести это!

Женщина устало обернулась. Маленький домик из сосновых бревен впитывал зной — в нем стало тесно, душно, воздух был спертый. Самое прохладное место — под кроватью. Она уже лежала там утром.

Три голубя, хлопая крыльями, опустились на забор у дома. Клювы их были раскрыты; в водоемах — ни капли. Птицы сидели, склонив головы набок. Она знала, что едва войдет в дом, как они полетят к собачьей миске пить воду.

Женщина раздвинула куски мешковины, висевшие у входа вместо занавесок, и потревоженные мухи облаком кружащихся точек поднялись за ее спиной. Медленно двигаясь по комнате, она стала готовить себе ужин.