Современный детектив ГДР - страница 41

стр.

Помощник удивленно посмотрел на него, поднялся и почувствовал смущение, потому что комиссар только улыбнулся и даже не поздоровался с ним. Спрашивая себя, какую ошибку он, Грисбюль, мог допустить, молодой человек вдруг успокоился: наверняка ничего страшного нет, если Гроль так улыбается.

Наконец Гроль протянул ему телеграмму.

Грисбюль пробежал ее глазами и посмотрел на комиссара.

Лишь тогда тот сказал:

— Теперь вы можете писать ваш рапорт, Грисбюль. Мы знаем, кто убитый, а даму надо будет допросить дополнительно.


3

Чуть позднее перед дачей остановился черный «мерседес». Окно уже закрыли, это было хорошо видно через калитку.

Серая струйка сигаретного дыма задумчиво потянулась вверх из-за опущенного бокового стекла и над крышей машины сразу развеялась; дул сильный ветер, разогнавший туман и тучи.

Но все было по-прежнему мокро, стволы и ветки казались от влажности темными, а газон походил на гниющую губку.

Метцендорфер попытался определить, где должен был стоять убийца; он сверился с обоими своими набросками; на плане комнаты было обозначено положение трупа. Особенно широко, заключил он, окно открывать не требовалось, створки отворялись внутрь, пуля, следовательно, пролетела по комнате наискось.

Он мог только представить себе, что все произошло быстро. Когда Маран стрелял — а тот ведь сам сказал, что вел себя как убийца, — он должен был опасаться, что через полуоткрытое окно его преждевременно увидят на фоне сада. Никаких укрытий поблизости не было.

Метцендорфер вздохнул, стряхнул со лба жидкие рыжие волосы, спрятал эскизы в нагрудный карман и медленно поехал в сторону города. Ехал он медленно потому, что обдумывал следующий свой шаг. Было две возможности. Он откладывал решение. Он опять вздохнул, прибавил скорость и решил не отказываться даже от безнадежной попытки.

Инспектор Биферли принял его с чванной самоуверенностью. Он уже давно забыл о своих промахах и старался произвести впечатление удачливого криминалиста.

Сев на неудобный деревянный стул перед письменным столом, Метцендорфер вытянул свои длинные ноги, потер бедра руками, поросшими рыжими волосами, и сказал:

— Я пришел не вовремя, господин инспектор, я знаю! Работы у вас по горло! Это мне знакомо. Если я все-таки осмеливаюсь вам докучать, — теперь он бросил хитрый взгляд через стол, — то лишь потому, что ваши коллеги, возможно, упустили кое-что из виду в этом трагическом деле! Вообще-то, — добавил он подчеркнуто, — расследованием руководит комиссар Гроль, и отвечает, стало быть, он.

Биферли был хитрее, чем полагал Метцендорфер, и осторожнее; он сморщил лоб и поглядел на адвоката ничего не выражавшими глазами. Он явно хорошенько подумал, прежде чем ответил:

— Если вы можете сообщить нам какие-либо важные сведения, мы будем вам очень благодарны, господин Метцендорфер. Погодите, я велю все это сразу запротоколировать, так мы сэкономим время.

Он поднялся было, чтобы направиться к двери.

Метцендорфер поспешил унять его:

— Нет, нет! Я не то имел в виду. Сперва я хотел бы узнать… — Он решился выразиться яснее: — Я хотел бы попросить вас показать мне дачу еще раз.

Биферли ответил сразу:

— Нет!

Объяснять свой отказ он не стал.

Метцендорфер признал, что это ловкий ход: Биферли хотел заставить его выложить свои соображения. Но именно этого Метцендорфер не хотел делать, не убедившись, а убедиться опять-таки можно было, только если… Он криво усмехнулся.

— Жаль, очень жаль, господин инспектор! — пробормотал он и, словно бы уйдя в свои мысли, умолк, чем подсунул Биферли карту, с которой тот пошел.

Инспектор, выжидательно пяливший на него свои голубые глаза, постепенно пришел в беспокойство. Наконец он решился хоть как-то извиниться.

— Поймите, что без очень уважительных причин, без причин прямо-таки первостепенной важности я не могу удовлетворить вашего ходатайства. — Фраза вышла такая же напыщенная, как сам Биферли. Тот почувствовал, что она ему удалась, и напыжился еще больше. — Вы, господин адвокат, — продолжал он важно, — берете на себя защиту доктора Марана. На данной стадии еще не законченного расследования я, стало быть, обязан не допускать никаких действий, которые могли бы нанести ущерб разбору дела.