Современный грузинский рассказ - страница 13

Я прошел по виноградной аллее. Справа оказалась широкая каменная лестница с железными перилами, никак не вязавшаяся с архитектурой двухэтажного дома. Но я не стал решать архитектурную задачу, ибо у лестницы, положив головы на лапы, спали две огромные собаки. Честно говоря, я был удивлен: они так крепко спали, что даже не слышали, как я подошел.

Здесь уже яснее были слышны голоса и смех. Но вряд ли стоило окликать Мамию: мой голос мог разбудить собак, и трудно сказать, чем бы это кончилось.

Я на цыпочках обошел спящих сторожей, поднялся по каменной лестнице и очутился на ярко освещенной веранде. За накрытым столом на расстоянии друг от друга сидели гости, судя по пустым стульям, еще кого-то ждали.

Кроме Мамии, я не увидел ни одного знакомого лица. Не буду лгать, я смутился и, кажется, с бессмысленной улыбкой пытался извиниться за опоздание. При этом я ждал бурной реакции со стороны хозяина, тем более что он сидел напротив и смотрел мне прямо в глаза. Но прошла минута, другая… третья… Я торчал на пороге в полной растерянности, никто не обращал на меня внимания.

Какой-то низкорослый тип в зеленом костюме, уставясь мутными, подернутыми пеленой глазами в золоченую чашу, наполненную вином, что-то невнятно бормотал. Низкорослый, у которого были зеленые волосы, одним духом осушил чашу, улыбнулся сотрапезникам зеленой улыбкой и вылил последнюю каплю вина на зеленый ноготь зеленого большого пальца левой руки, чем вызвал всеобщее одобрение и аплодисменты.

Когда шум затих, я не стерпел и уже обиженно обратился к хозяину:

— Здравствуй, Мамия!

Никто и бровью не повел, и я подумал, что меня не услышали, хотя это было маловероятно и сразу покат зал ось мне подозрительным…

Я рассердился.

Простить такое пренебрежение и издевательство я не мог… но из дурацкой вежливости все-таки повторил свое приветствие.

— Здравствуйте, батоно Мамия! — придал я своему голосу как можно больше желчи.

Но и на сей раз меня не одарили вниманием. Из рук в руки переходила золоченая чаша, наполнялась, осушалась… Может, они были пьяны до бесчувствия и потому не замечали меня? Я обвел всех взглядом. Нет, не настолько они пьяны, чтобы не заметить вновь прибывшего.

Каким бессмысленным и нелепым было все вокруг! Неужели они затеяли этот маскарад, чтобы поиздеваться надо мной?! Помимо мутно-зеленого коротышки за столом сидели люди самых невероятных расцветок: на одном из гостей, то и дело клевавшем носом, был синий костюм и такого же цвета волосы нимбом стояли вокруг лысеющего лба. Синевой отдавало и лицо. Его сосед был весь пестрый, в крапинку, как курица: пестрое лицо, волосы, усы, брови, и только зубы сверкали белизной. Третий был цвета спелого кизила. А четвертый гость вообще Ванька-Встанька… Интересно, мне так казалось или все они были в масках? Только сам Мамия выглядел настоящим рыжим слитком-самородком.

Что мне здесь надо? Зачем принесла меня сюда нелегкая? Я горько раскаивался в содеянном… Столько времени потерял на дорогу, с таким трудом добирался!

Я повернул к выходу, но тут из комнаты вышла женщина, чье появление пригвоздило меня к месту.

Видимо, она впервые за сегодняшний вечер вышла к гостям, ибо они встретили ее радостными возгласами:

— О-о, калбатоно Нани!!!

Это была Нани Кедия… Но я не верил и не хотел в это верить… И тем не менее я готов был с целым светом биться об заклад, что здесь Нани присутствовала в качестве супруги Мамии…

Я и Нани Кедия с первого класса до окончания института учились вместе. Она считалась самой красивой девочкой сначала в школе, потом в нашем районе и, наконец, во всем городе. В младших классах она ничем не отличалась от своих сверстниц. Более того, она была тихой, неприметной девочкой, скромной, как цветок, выросший в тени. Училась хорошо, только часто болела. Видно, семье жилось нелегко, но кому во время войны жилось легко!

Чудо произошло, я точно помню, когда: в тысяча девятьсот сорок седьмом году…

Первого сентября в школу явилась совсем другая Нани. Неузнаваемая. Мне показалось, что все мы остались сидеть в какой-то мрачной дыре и через узкую щелку видели, как, освещенная солнцем, идет Нани Кедия. Тяжелые бронзовые завитки ниспадали на круглые покатые плечи и плавно колыхались при каждом ее шаге, а большие фиалковые глаза излучали нежное и грустное сияние.