Современный грузинский рассказ - страница 8
— Подождем еще год, бабушка! Весной я поговорю с ней.
— Нет, детка, теперь уж не помогут ей никакие запугивания… — грустно проговорила бабушка.
— Я не стану рубить ее! — крикнул я.
— Как это не станешь?! Кто я, бабушка тебе или собака? — обиделась бабушка.
— Бабушка. Но срубить Хазарулу все равно не смогу! — заупрямился я.
— Почему? — удивилась бабушка.
— Потому! Сама же говорила мне: дерево, мол, слышит и понимает нас!
— Ну, детка, мало ли что сболтнет старуха! Что дерево, люди перестали понимать друг друга. Пошутила я, а ты поверил? — постаралась вывернуться бабушка.
— Не буду, и все! Она не то что слышит, но и видит нас! Гляди, отвернулась даже! — показал я на дерево.
— Господи, что я слышу! — всплеснула руками бабушка. — Рехнулся ты, что ли? Я, я во всем виновата! Поделом мне! Соседи, люди добрые, помогите образумить этого негодника, чтоб ему пусто было! О-о-о!..
— В чем дело, женщина, чего ты разоралась? В чем он таком провинился, что проклинаешь с утра? — спросил проходивший мимо Анания Салуквадзе и завернул к нам во двор.
— Не спрашивай, не спрашивай, дорогой Анания!.. В позапрошлом году я велела ему припугнуть Хазарулу… Теперь прошу срубить ее, а он ни в какую! Дерево, говорит, понимает человека, не стану, говорит, рубить его! — ответила бабушка, протягивая соседу стакан с рубиновой «одессой»[8].
— Ну так дай бог здоровья тебе и дому твоему, дорогая Дареджан! — Анания проглотил вино с таким удовольствием, так аппетитно, что у меня слюнки потекли. — Понимает, значит, человека? — переспросил Анания.
— Его послушать, так не только понимает, но и видит нас! Да он тут ни при чем, это я его свела с ума своими разговорами, все-я!
— А вино он пил?
— Пил…
— Ну так налей мне еще, дорогая Дареджан, а потом я разберусь, кто свел с ума, ты или вино, — улыбнулся Анания.
Бабушка налила. Анания молча осушил стакан и после продолжительной паузы сказал:
— Сдается мне, что виноваты вы оба — и ты, и твое вино… А чтоб сделать окончательный вывод, налей-ка еще стакан!
Бабушка наполнила стакан, но взглянула на соседа такими глазами, что, будь я на месте Анании, отказался бы наотрез. Однако Анания выпил и изложил свое заключение:
— Так вот, уважаемая Дареджан, вся вина, конечно, ложится на вино. Но это ничего. Сейчас я ему вправлю мозги… Говоришь, дерево слышит человека? — обратился он ко мне.
— Слышит! — подтвердил я.
— А камень?
— И камень!
— И река?
— Точно!
— Дай бог тебе здоровья… А вы знаете, дорогая Дареджан, это даже интересно. Вот, скажем, вы… Представьте себе, что вы яблоня, та же Хазарула… И вы, как доказывает этот сорванец, все слышите, все понимаете… И вот подходит к вам какой-то мужик вроде меня… С топором… И хочет вас срубить. Вы видите, вы понимаете это, а спастись, убежать не в силах. А? Каково? Тут, скажу я вам, недолго и рехнуться! — Анания вновь протянул стакан, но бабушка словно не заметила этого. — Налей же, женщина, главного-то я еще не сказал!
Бабушка налила. Анания выпил и посмотрел на меня.
— Ты, конечно, парень городской… Но пора уже тебе понять мужицкую философию… Чего крестьянин не станет держать в доме? Это бесплодную корову, бесплодное дерево и бесплодную женщ… — Анания запнулся и украдкой взглянул на бабушку.
— Ты чего, Анания? — усмехнулась она. — Не будь у меня детей, откуда взялся бы этот шалопай?
— Вот… И, значит, бесплодную женщину… Но у твоей бабушки было семеро детей. Понятно тебе?
— Что ты хочешь, дядя Анания? — спросил я.
— Почему ты не рубишь дерево? — спросил Анания.
— Жалко.
— Что жалко? Дерева?
— Горе нам, если должны надеяться на таких вот молокососов! — вздохнула бабушка.
— Не говорите так, уважаемая Дареджан!
— Да как же не говорить! Курицу он не зарежет — жалко! Козленка не тронет — жалко!.. Свинью, что собрался было он заколоть под прошлый Новый год, недавно поймали в Интабуети[9]. Разве это дело?!
— Правда, парень? — спросил Анания.
— Правда, дядя Анания, и перестань, ради бога, читать мне нотацию, не стану я рубить Хазарулу!
— Жалко, значит?
— А то нет?
— Ну и черт с тобой!.. Налей-ка мне еще стаканчик, дорогая.
Бабушка налила. Анания опорожнил стакан и спросил: