Создатель ангелов - страница 19
Через некоторое время в деревне все же получили распространение две версии, которые должны были объяснить, почему дети не появлялись на людях. Леон Хёйсманс, когда-то безуспешно проучившийся на первом курсе медицинского факультета Льежского университета, предположил, что у детей, возможно, элефантизм — болезнь, при которой голова становится похожа на голову слона. Он пришел к такому выводу, потому что на письменном столе доктора уже многие месяцы стояла одна и та же фотография, снимок, сделанный, когда детям был год. У них уже тогда были большие головы, и развитие болезни могло с того времени пойти так быстро, что доктор уже не отваживался показывать другие фотографии, хотя и продолжал покупать кассеты для «полароида», как утверждала Марта Боллен. Хельга Барнард, напротив, раскопала где-то статью из Readers Digest о людях, у которых бывает аллергия на солнечный свет и они должны постоянно сидеть в темноте.
— Как только они выходят на солнечный свет, их кожа сразу сгорает. У них должно быть что-то вроде этого.
И только в сентябре 1986 года правда частично приоткрылась. Это случилось однажды вечером, когда Ирма Нюссбаум в который раз зашла к доктору Хоппе, теперь — чтобы измерить давление. До этого у нее болела спина, иногда она жаловалась на шум в ушах или забывчивость, частенько приключалось что-то с желудком или кишечником, хотя ее муж считал, что все проблемы у нее исключительно в голове.
Маленький Юлиус Розенбоом, которому из-за диабета каждый день приходилось делать уколы, уже сидел в приемной, когда вошла Ирма Нюссбаум. Она села напротив него так, чтобы держать в поле зрения дверь в приемную, и взяла женский журнал из пачки на столике.
— Доктор еще не начал прием? — спросила она.
Юлиус пожал плечами, не отрывая глаз от комикса, лежащего у него на коленях.
— Ты их уже слышал? — спросила она.
— Кого? — поднял голову Юлиус.
— Сыновей доктора.
Мальчик опять пожал плечами. В этот момент где-то в доме хлопнула дверь, и сразу же вслед за этим детский голос прокричал:
— Нет, не хочу!
— Так вот где они, — восторженно воскликнула Ирма.
Она наклонила голову, чтобы лучше слышать звуки, которые, похоже, доносились сверху.
— Михаил, не упрямься и иди сюда.
— Фрау Манхаут явно с ними не справляется, — продолжала Ирма. Она посмотрела на Юлиуса, который перевернул страницу. — Часто тут такое случается?
— Да я не знаю, — сказал Юлиус, повернув голову в направлении приемной. — Кажется, доктор идет. Идите первая, я еще не успел дочитать.
И он закрылся журналом.
Ирма поняла, что мальчику не очень-то хотелось делать укол, с радостью приняла его предложение и сразу же встала, как только доктор Хоппе открыл дверь.
Ей всегда надо было немного привыкнуть, когда он появлялся. Поневоле она сразу обращала внимание на его волосы и бороду и часто ловила себя на мысли, что рассматривает шрам, который он пытался скрыть под усами. Голос доктора тоже каждый раз звучал по-другому, не так, как ей казалось раньше.
— Проходите, фрау Нюссбаум, — пригласил доктор.
Войдя в кабинет, он сел за письменный стол и наклонился, чтобы найти ее историю болезни в одном из ящиков. Она использовала эту возможность, чтобы немного повернуть к себе рамочку с фотографиями на углу стола.
— Меня всегда поражает, насколько они похожи друг на друга, герр доктор, — сказала она.
Доктор чуть поднял глаза и кивнул. Ирма невозмутимо продолжала:
— Они, должно быть, сильно изменились за это время, не так ли?
Он положил историю болезни на стол и снова кивнул.
— Они все еще похожи между собой? — настаивала она.
— Все еще похожи.
— И как они поживают, герр доктор? Мне кажется, я только что слышала, как кто-то из них кричал.
— Я думаю, фрау Манхаут собралась их искупать. Они этого не любят. И, естественно, сопротивляются. А что бы вы стали делать?
— Мне и объяснять ничего не надо. Подождите еще, пока они подрастут. Я так рада, что оба моих наконец-то живут самостоятельно. А сколько точно вашим мальчикам сейчас?
— Почти два. А скажите…
— Надо замочить в холодной воде, — перебила она доктора.
— Как вы сказали?
— Это пятно, — показала она на его белый халат, на левом рукаве которого было темное пятно величиной с монетку.