Сегодня много и охотно говорят о
"прогрессе" и не обращают внимания на голоса
тех, кто считает, что несомненные достижения
человечества в покорении (а также уничтожении!)
природы не компенсируют столь же несомненную
утрату душевных ценностей и не сопровождаются
ростом знания, которое гарантировало бы
исправление нанесенного ущерба в будущем. Не
говоря уж о том, что можно много знать и не быть
мудрым, наводить порядок - и быть слепым к красоте, мы
должны в принципе поставить под сомнение
приоритет направления, проложенного
исследованиями Нового времени. Эти исследования
создали, в результате гигантской работы, некую
мировую механику (в самом широком смысле слова), с
которой нельзя сравнить ничего из того, что было
создано в предшествующие эпохи - но они же
сделали нас безнадежно слепыми по отношению к
несравненно более важным и общим проблемам
жизни. Конечно, всегда существовали те, кто
стремился, опираясь на прежние познания и
прозрения, изменить такой ход развития; также и в
минувшем столетии техники и "религии
фактов" мы встречаем, как оазисы в растущей
пустыне "прогресса", и обращенные к
постижению жизни грезы романтиков, и
мужественную религию жизни у Ницше. Но оружие,
которое они заимствовали у строгой науки, было
непригодно для подвигов, сравнимых с
полумифическим началом европейского мышления в
образе так называемого гилозоизма греков[15]. Всякий, кто углубится с
любовью и пониманием в символизирующий язык
досократиков, вынесет убеждение, что никогда
впоследствии - и особенно не в случае Платона и
Аристотеля, этой двуглавой "вершины"
эллинской мудрости - не достигалась глубина и
широта познания, великолепные руины которого
осенены именами Фалеса, Аиаксимандра, Гераклита,
Эмпедокла и, в какой-то мере, ещё пифагорейцев.
Эти ясновидцы были на пути к тому, чтобы понять
науку о мире именно как жизнеучение, а всё
механическое - как нечто второстепенное по
отношению к жизни. Здесь мы не имеем возможности
рассмотреть детально вопрос о том, какими
приёмами познания, методами и основными
понятиями располагало бы учение о природе, если
бы оно было изменено в указанном досократиками
смысле. Быть может, позже нам предоставится
случай сказать нечто по этому поводу и указать на
те горизонты, которые открывает новая
метафизическая установка для биологии в тесном
смысле слова - как науки о жизни.