Спарта. Миф и реальность - страница 13

Но даже при таких пугающих знаках божественной немилости, как землетрясение или затмение, последнее слово всегда оставалось за царем. Только он как главнокомандующий и верховный жрец мог принять решение о прекращении похода или отказе от битвы. За царем оставалось право по своему усмотрению интерпретировать любое знамение. Так, в 388/87 г. царь Агесиполид, прибегнув к остроумному толкованию самого страшного божественного знака – землетрясения, сумел убедить своих воинов продолжить поход в Арголиду. Вот как об этом рассказывает Ксенофонт: «Когда он (Агесиполид. – Л.П.) ужинал в первый вечер своего пребывания в Арголиде, во время возлияния, совершаемого после ужина, произошло землетрясение. Тогда “обедающие в царской палатке” запели пэан Посейдону, а все прочие вторили им. Воины полагали, что следует уйти из Арголиды, так как и Агис после землетрясения удалился из Элиды. Агесиполид возразил на это, что, если бы землетрясение произошло тогда, когда он собирался вторгнуться в Арголиду, он бы считал, что божество против похода; если же землетрясение произошло уже после вторжения, то оно только знак божеского одобрения. Поэтому он на следующий же день принес жертву Посейдону и продвинулся на некоторое расстояние в глубь страны» (Hell. IV. 7. 4–5).

Иногда знамения помогали полководцам принять то решение, которое было обусловлено военной необходимостью. Так, регенту Павсанию удалось получить благоприятное предзнаменование в момент, наиболее удобный для вступления спартанской армии в Платейскую битву (Her. IX. 61–62). Царь Агесилай в 396 г. отказался от дальнейшего продвижения в глубь Малой Азии под тем предлогом, что «печень жертвенного животного оказалась без одной дольки» (Xen. Hell. III. 4. 15; Hell. Ox. 7. 4). Ксенофонт разъясняет подоплеку этого решения царя. Отказ от похода, по его словам, был вызван отсутствием у спартанцев достаточного количества конницы, без которой на больших азиатских просторах нельзя было успешно сражаться (Hell. III. 4. 15). Как справедливо замечает Р. Паркер, автор статьи, специально посвященной спартанской религии, «шарм дивинации для консультирующегося заключался в необходимости всегда чувствовать, что он действует не наобум. Спартанцам нравились ясные директивы; и многие из их четко выраженных религиозных позиций отражают их склонность вести жизнь согласно фиксированным правилам»[19].

Мы не знаем ни одного случая, чтобы спартанские цари или высшие военные чины выказывали открытое пренебрежение результатами жертвоприношений. Единственный пример, сохраненный традицией, касается поведения гармоста (наместника) Абидоса 389/88 г. Анаксибия. Но, судя по сообщению Ксенофонта, это был лишь незначительный эпизод, не имевший каких-либо существенных для Спарты последствий (Hell. IV. 8. 36).

Жреческим характером царской власти объясняется и тот факт, что телесные недостатки препятствовали достижению царского сана, так как жрец должен был иметь чистое, без всяких изъянов тело. Вот классический пример борьбы за власть с применением аргумента о недопустимости физических изъянов у царей. В 399 г. во время яростной борьбы за престол между Агесилаем и его племянником Леотихидом партия последнего использовала против Агесилая, страдающего хромотой, древний оракул, когда-то данный спартанцам и теперь по случаю извлеченный на свет:

Правда, верх одержало не буквальное, а фигуральное толкование данного оракула-загадки[20], и престол занял хромой Агесилай, а не законный наследник Леотихид.

Не раз уже отмечалось в научной литературе, что спартанцы любили оракулы, вероятно, больше, чем граждане любого другого греческого государства, и придавали им огромное, подчас даже решающее значение в политических спорах. Ведь даже их собственная конституция, согласно традиции, приписывалась дельфийскому Аполлону (Plut. Lyc. 6. 1). Среди всех общегреческих и местных святилищ для Спарты на протяжении многих веков самым главным и почитаемым оставался оракул Аполлона в Дельфах. В глазах спартанцев дельфийский Аполлон тесно ассоциировался с их царями.