Спасатель - страница 13

— А ты сам-то знаешь, чего ты в действительности от них хочешь? — спросил Вараксин Андрея в тишине.

— Знаю, — сказал тот, помолчав.

— Чего?

— Чтобы в жизни они себе чего-нибудь сочинили. Так сказать, на вольную тему. И не ища слов в тетрадке. В жизни, понимаешь ли, у себя…

И снова в тишине крикнула дальняя птица. Голубь взмахнул крылами, покружил, улетел.

— Вот те раз! — сказал Лариков.

— Вернется… — успокоил его Валентин.

Отсюда, от дальней рощи, зачаленный у берега «поплавок» казался совсем небольшим.

— А вы еще чего-нибудь не могли бы? — спросил Андрей у Валентина.

Тот пожал плечами, налил стопку, зажмурившись опрокинул ее, на секунду закрыл лицо руками, выдохнул. Изо рта вырвалось огромное огненное облако, кувыркнулось в воздухе и растаяло.

Уже одеревенев, Ася сидела на лавке. Преданно зябла рядом девушка на картине. Туман все не уходил.

Дед у телевизора позы не менял: сухая спина прямо, ноги рядком, рука на отлете.

Как обещали, показывали из Парижа. Лиза Минелли пела в «Олимпия-холл». С ярко освещенной сцены протягивала свои длинные красивые руки к тысячам людей, скрытых сумраком зала. Лицом то печалилась, то светлела.

Ася сидела, коченея. Картина рядом. Тихо.

Темнота. Шорохи. Горячее дыхание. Внезапно все стихает. — Тебе чего — плохо?

Вилькин голос.

— С чего ты взял? — Олин удивленный.

— А чего дышишь так?..

— Что ты спрашиваешь, ненормальный?..

Пауза. Снова шорох. И дыхание. Еще горячее. Потом опять тишина.

— Нет, может, правда плохо?

Все черно.

Ася подтянула колени под подбородок. Ноги обхватила руками. Так теплее.

Дальний треск мотоцикла. Ближе… Разговор, вскрик, хохот. Голоса.

В смятении встала. Бессмысленно пригладила волосы. Села опять.

Мотоцикл остановился на мосту. Что-то говорили сквозь смех. Потом стали, прощаясь, обниматься Николай, Валентин, Андрей… И тут Асю настиг стыд. Но бежать уже поздно было. И некуда. Она откинулась спиной к забору. Закрыла глаза. Будто спит.

Николай влез на мотоцикл. Валентин уже сидел в коляске. Включили фары. Потом зажигание, газ.

Беспечно дурачась, Андрей подталкивал мотоцикл сзади. Неразборчиво крича, бежал за ним, потом отстал. Махал вслед рукой.

Побрел улицей. Возбуждение угасло. Стал негромко насвистывать что-то. Свернул за угол. Увидел ее сразу. Остановился оторопев.

Ася спала у калитки. Картина стояла рядом.

«Это с Боттичелли копия», — тупо подумал Андрей, и больше в голову ему не пришло ничего.

От звезд, от месяца было светло. Туман кое-где еще лежал. Неслышно ступая, Лариков подошел к Асе. Поднял руку. Хотел тронуть ее за плечо. Но отчего-то замер. Ася, увидел, спала. Бесшумно переступив с ноги на ногу, вдруг воровато шагнул к калитке. Петля не скрипнула. Андрей ушел. Ася открыла глаза.

Света в комнате не включил. Сидел на кровати, тупо пытаясь понять, что произошло. От звезд и здесь темно не было.

Потом пробежал сквозь деревья назад, шелестя травой. В тревоге загавкал Гошка. Лариков выскочил за калитку.

Прислоненная к пустой лавке, стояла картина.

Ася ушла.

Блуждая, кружил переулками. Никого не было. Тихо. Ночь.

Ганин сидел на табуретке, привалившись к кафельной стене. В кухне было чисто, светло. Свет казался нестерпимо ярким.

Андрей остановился на лугу. Занимался рассвет. В доме Веденеевой все окна были темны. Одно горело. Картину Лариков принес с собой.

Озираясь, поднимался по лестнице. Остановился у двери, огляделся, боясь ошибиться. Чего-то посчитал в уме. Все сходилось. Протянул палец к звонку.

Ганин услышал звук, но не шевельнулся. Вдруг ему стало страшно.

В тишине отчетливо прозвенело еще раз. Тогда Ганин встал, но прямо к входной двери не пошел, по-прежнему боясь чего-то. Свернул в ванную. Включил свет. Оглядел себя в зеркале.

Опять звонок. Ганин открыл дверь.

На площадке стоял Лариков. Рядом с Лариковым — картина.

— А Ася?.. — начал было Андрей, но запнулся. Ганин соображал.

— Ты? — Внезапно все дошло до него.

— Я, — ответил Лариков. — А чего вы все вдруг сегодня мне «тыкать» стали?..

Вместо ответа Ганин тихо притворил дверь. Опять дринькнул звонок. Ганин снова открыл дверь.

— Что с тобой? — спросил Лариков, изумившись выражению ганинского лица.