Спасатель - страница 14
— Я убью тебя, понял… — просто сказал Ганин. И дверь опять хлопнула. В этот раз очень громко. Вроде выстрелили…
Свет потихоньку прибывал. Ася и Лика сидели на мостках, уходивших в озеро. Ася закрыла голову руками, но слез не было.
— Не надо, родная, — тихо шептала Лика. — Он просто дурак. Значит, умный дурак. Такое тоже бывает, знаешь…
Плыла лодка. Паша толкался шестом с кормы. Перед мостом остановились.
— Оля, — позвал в туман Бадейкин.
Никто ему не ответил. Немо стояло большое дерево. Облаком сквозь туман.
«Теперь переходим к водным процедурам», — где-то сказало радио.
Узкая, как пенал, комната. Шкаф, кровать, окно. Стояли у двери, приложившись к ней ушами. Ботинки Виля держал в руках.
— Там соседи тоже, кажется, перешли… к процедурам, — прошептала Оля.
— Вроде, — подтвердил Вилька. Щелкнул замок, звякнула цепочка.
— Ушли, — обрадовалась Оля. — Теперь идти можно.
— Знаешь, — смущаясь, попросил тогда Вилька, — я один пойду, ладно?.. Мы давай с тобой здесь попрощаемся…
— Хорошо, — покорно согласилась она.
— Счастливо тебе, — сказал Виля, слегка встряхнул ей руку, подумал и ткнулся губами куда-то возле уха.
— Счастливо… — эхом отозвалась она.
У кромки острова темнела лодка.
Молча сидели в траве. Паша перебирал гитарные струны, Бадейкин глядел в землю.
Ветер едва шелестел травой. Утренние птицы не начинали. Песен сегодня не было. Штанов не зажигали.
Спальный вагон стоял на запасных путях. Кое-где между рельсами росла трава.
Мать стелила постели в пустом купе. Сегодня она была в форме — серая мужская рубашка, берет, кокарда с железнодорожными «крылышками».
— Все не как у людей, — причитала она, вскрывая пакеты со свежим бельем. Откусывала нитки пломб. Виля пробовал помогать. От белых пластиковых стен, от никеля и чистых зеркал в купе было слепяще светло.
— Вот почему ты меня провожаешь? — спрашивала она сквозь слезы. — Ведь это я тебя провожать должна. Такой день!
— Ладно тебе. Не заводись… — ненастойчиво бубнил он в ответ.
— Господи, Виленька. А ведь ты балбес у меня, — вдруг призналась, не боясь, что услышит кто, уткнулась ему головой в грудь, и Виля ее осторожно приобнял.
Многократно отражались в светлых зеркалах, были одни.
— Ведь ни специальности у тебя, ни идеалов… это как же такое случилось, а?
Отвечать он даже и не пытался.
Двор военкомата запружен народом. Играют гармошки, и песни, и хохот, и гул. Майор и старшина с мегафоном в руке пробираются сквозь толпу.
— Тихо! — говорит в мегафон старшина.
Но шум стихает не сразу.
— Слушать команду! — продолжает старшина. — Отправка назначенных на сегодня переносится на завтра. Явиться в восемь ноль-ноль. Просим проводы временно прекратить.
Майор стоит рядом, руки заложил за спину, сапоги блестят, фуражка новая. Снова вразнобой грянули гармошки. Крик, смех, гул.
Виля стоит на фоне белой стены какого-то здания прямо во дворе военкомата. В ногах — котомка.
На треноге установлена камера. Тренога на тротуаре.
— Давай, — ободряюще говорит ему Вараксин. Поля шляпы франтовато загнуты. Бритый, свежий, собранный. Вроде бы и не было ничего вчера. Оператор внимательно смотрит на Вилю сквозь глазок аппарата. Магнитофон поставили прямо на траву.
— Спокойно, — продолжает Вараксин. — По-человечески, знаешь. Просто. И про бездуховность. И про перелом…
Виля глядит перед собой.
— Начинай.
Виля молчит.
— Ты что, правда убогий совсем? — вдруг спрашивает у Вараксина очень просто. — Так и не смекнул, что я тебя морочу? Ну какой тебе перелом от меня, к черту, нужен? Тошно мне, понимаешь? Голова болит. Ясно? И иди ты со своей философией знаешь куда? Знаешь, наверное. Вот туда и иди…
Вилю колотила злость.
— Ну что вы с Ларем про эту дурацкую вашу «духовность» заладили? Как попки, честное слово. Ну тот еще ладно. Вроде бы по специальности. Деваться некуда. Ну а ты? Ты что, бабки на ней зарабатываешь? Хорошо за нее платят, может? Или карьеру себе мастыришь? Ускоренными темпами… Ты где ее видел, духовность эту свою распрекрасную? Или вот он ее, может, видел? — Вилька показал на оператора. — Или он? Я — нет. Она на что похожа больше? На птичку? Или все-таки на собачку?