Спасатели веера - страница 16

– Знак ангела, если верить Оямовичу.

– Странно…

– Что странно? Не хватало, чтобы и ты тоже изъяснялась загадками. Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Ты, кстати, обещала рисовать мой портрет.

Девушка продолжала смотреть на него с сомнением, будто что-то решая про себя, но так ничего и не решила.

– Завтра приходи в студию, если свободен. – Она встала. – Чао, меченый, береги себя.

– Я провожу.

– Куда ты с такой головой?

В словах гостьи таился какой-то иной смысл; и Никита, уловив его, прищурился.

– Вот тут ты права, голова – мое слабое место, к тому же чуть-чуть бо-бо. И все же я тебя провожу.

Ксения уехала на троллейбусе, отказавшись ехать на такси. Никита медленно побрел домой, размышляя над ее странным поведением, словами, жестами, испугом, имеющим какой-то конкретный смысл, но неясный пока для него. Думал об этом он и когда ложился спать, пока не позвонили сразу трое, один за другим: мать, Такэда и Ксения, – с одним и тем же вопросом: все ли у него в порядке? Сначала он разозлился, потом развеселился, обозвал всех троих перестраховщиками и уснул в полной уверенности, что утро вечера мудренее.

На следующий день Никита не пошел с утра на репетицию, позвонив Кореневу и сказавшись больным. Выслушивать неискренние соболезнования балетмейстера не стал, отрубив: «Всего доброго». Мысль уйти из труппы, принять предложение Ванфельда, балетмейстера классического балета, поучаствовать в конкурсе с выходом на Большой театр – завладела им целиком. Но облегчения эта мысль не принесла. Что-то мешало Никите жить просто, как он жил до событий в парке, дышать свободно и легко и не заботиться о последствиях своих шагов.

Неприятный осадок от вчерашних событий, а также намеков Такэды, не проходил, бередил душу, засел в памяти занозой дискомфорта.

Позанимавшись без особой охоты на снарядах в спортивном углу спальни, Сухов принялся разглядывать сползшую за ночь ближе к локтю звезду, гадая, что же это все-таки такое. Предположение, что это пресловутая «печать зла» – со слов Такэды, едва ли было верным, и все же в звезде скрывалась какая-то зловещая тайна, тем более что появилась она совершенно необычным способом. «Весть», – сказал Толя. Что за «весть»? От кого? Кому? О чем?..

– О чем? – повторил Сухов вслух, дотрагиваясь до коричневого пятна на коже. И получил ощутимый – не электрический, хотя и близкий по действию, ледяной парализующий разряд, пронзивший руку до плеча, проникший дальше в шею, а оттуда – в голову. Рука занемела, а в голове долго не утихало гулкое бронзово-бархатное эхо, словно она послужила неким колоколом, по которому ударили деревянным молотом.

– Разрази меня гром! – пробормотал Никита, озадаченно глядя на звезду. – Лучше тебя не трогать.

Подумал: надо посоветоваться с врачом. Может, действительно пойти к косметологу и срезать? Или сначала посоветоваться с Оямовичем?

Проделав обычные водные процедуры, позавтракав и сходив в магазин, Никита продолжал ощущать в груди какое-то стеснение. Тревога не проходила, пока не переросла в настоящую панику. Ничего подобного танцор никогда не ощущал, вины за собой никакой не видел, причин тревоги найти не мог и в конце концов решил, не откладывая в долгий ящик, что проконсультируется по данному поводу с психиатром, маминым приятелем; когда-то они дружили семьями. Правда, тут же пришла другая идея: съездить в Кунцево, купить кое-что из деталей к машине в местном автоцентре. Там работал приятель, который всегда ремонтировал суховский «аппарат», как он выражался.

Сняв с головы повязку и пощупав здоровенную гулю на затылке («Чем это он меня саданул?! Гантелью, что ли?»), Никита переоделся во все черное – черные костюмы и рубашки ему шли – и вывел из гаража машину: у него была вазовская «сотка».

До разъезда на Кунцево добрался за полчаса: сдерживали не столько светофоры и ремонты дороги, сколько собственные мысли. В машине дышалось легче, тревога отступила, хотя странное ощущение неуюта осталось. Впечатление было такое, будто кто-то невидимый сидел в машине, на заднем сиденье, и дышал в затылок. Сухов даже оглянулся дважды, с трудом заставив себя собраться с мыслями и думать о приятном.