Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз - страница 13

, а Гитлер тем временем строил планы по колонизации России[98].

«Есть только одна обязанность: германизировать эту страну», сказал он своим генералам. «С этой целью мы приступили к строительству дорог, которые приведут в самую южную часть Крыма и к Кавказу. По всей длине эти дороги будут усеяны германскими городами, а вокруг этих городов обоснуются наши колонисты. <…> Мы не будем селиться в русских городах. Мы предоставим им возможность развалиться на куски без нашего вмешательства. И самое главное, никакого сожаления по этому поводу. Бороться с лачугами, уничтожать блох, поставлять немецких учителей, издавать газеты… это слишком мелко для нас. Мы, возможно, ограничимся тем, что установим радиопередатчик под своим контролем. В остальном пусть они [русские] знают ровно столько, сколько нужно для понимания наших дорожных знаков, чтобы они не попадали под наши машины»[99].

Если смотреть сквозь призму истории, Смоленское сражение стало стратегической победой СССР. Оно позволило выиграть время, чтобы укрепить оборону Москвы и восполнить огромные потери личного состава и техники, понесенные в первые недели боевых действий. Именно в Смоленске немецкое командование осознало, что победа обойдется им намного дороже, чем они рассчитывали. В 1939 и 1940 годах Германия получила большую часть Западной и Центральной Европы по выгодной цене в 50 тысяч погибших[100]. В Смоленске цена победы составила 80 тысяч убитых и раненых[101]; а впереди еще была Москва, а за ней – сотни других городов, поселков, деревень, лесов и степей. В начале августа, когда немцы потеряли половину состава[102], генерал Гальдер пересмотрел свое мнение о Красной армии: «Мы недооценили русского колосса… Когда мы уничтожаем дюжину дивизий, на их место приходит еще дюжина».

Гарри Гопкинс был весьма своеобразным человеком. Бродвейский всезнайка с доброй душой, бóльшую часть своей профессиональной карьеры он провел, докучая людям: сначала в качестве социального работника в Нью-Йорке, а затем на посту руководителя Управления промышленно-строительными работами общественного назначения, где его управленческие навыки привлекли внимание президента Франклина Рузвельта[103].

Некоторые дружеские отношения не требуют объяснений. Дружбы между Рузвельтом и Гопкинсом не было. Президент был американским аристократом, чья родословная пестрила громкими именами. Гопкинс родился в небогатой семье со Среднего Запада, и его интересы сводились к скачкам, полуночным карточным играм, ночным клубам, виски с содовой и красивым женщинам. Двух этих людей связывал общий опыт жизни в тени смерти. Рузвельт был парализован после перенесенного в 1921 году полиомиелита[104], а позже, во время своего президентства, страдал от болезни сердца. Гопкинсу в 1937 году из-за заболевания раком удалили три четверти желудка, после чего он был подвержен тяжелой форме анемии. На фотографиях военного времени его легко узнать по самому болезненному лицу из тех, кто попал в кадр.

Сообразительность и почти кошачья чуткость к настроению Рузвельта сделали Гопкинса в 1930-х годах фаворитом президента, но глубокое взаимопонимание, возникшее между ними во время войны, объяснялось тем, что Рузвельт был президентом-колясочником. Из-за ограниченной подвижности и слабого здоровья президент нуждался в надежном заместителе, которому он мог позволить говорить от своего имени, когда сам был не в состоянии это делать. К началу 1940-х годов никто не понимал Рузвельта лучше, чем Гопкинс, и никто не мог так точно и ясно передать его мысли. Как-то раз, во время первого визита Гопкинса в Великобританию в январе 1941 года, Черчилль разразился монологом на тему англо-американских отношений. Когда премьер-министр прервался, Гопкинс осадил его с чисто американской прямолинейностью. «Не думаю, что президенту сейчас есть хоть какое-то дело до всего этого, – сказал он. – Видите ли, мы заинтересованы только в том, чтобы этот чертов сукин сын Гитлер был побежден».

Спустя шесть месяцев июльским утром Гопкинс кружил над базой шотландских ВВС в кабине бомбардировщика B-24. Внизу виднелся Прескотт, пригород Глазго. На поле рядом с пресвитерианской церковью