Спасение на воде - страница 4

— Свирица, — сказала она.

Мы посмотрели по карте — мы находились при впадении реки Паши в Свирь. Из тумана по берегам появилась Свирица. Оказалось, что мы зачалились довольно точно, — на берегу стоял домик, и белыми буквами на голубом было написано: «Буфет».

Мы влезли наверх, греясь, уселись на деревянном крылечке.

— Чего сидите? — подошла женщина с ведрами. — Все равно раньше десяти не открою!

— А мы и не надеемся! — буркнул Никита.

— А почему? — вдруг сказала она. — Напрасно!.. Могу открыть.

Она достала из передника ключ, отперла, и мы вошли. Свежевымытый пол, зеленые стены, спирали желтых мушиных липучек с потолка.

— Ну, помогите-ка мне! — сказала женщина.

Мы принесли еще два ведра воды — для мытья кружек, вбили в пивную бочку кран.

— О, Порфирьевна, уже открылась? — послышалось снаружи.

— Открылась, открылась! — сказала она.

— Скорей надо к Николаю бежать! — сказал голос.

Буфет быстро наполнялся людьми (была суббота). Все тут знали друг друга, громко переговаривались, в зале стоял сплошной гул, вырывались только отдельные слова.

Длинный парень, прищурив глаза, говорил соседу, загибая пальцы:

— Белых десять баночек закатал — так? Рыжиков четыре баночки — так?

Старик с седой щетиной говорил, добродушно улыбаясь:

— Поймал на удошку што грамм ошетрины… — и хохотал.

Рядом человек в зимней шапке и ватнике настойчиво говорил соседу:

— Я король плотников. Понял? Король плотников…

Он повторил это много раз, и я неожиданно серьезно подумал: «А что? Снимет зимнюю шапку — и под ней окажется корона!»

За нашим столом сидел маленький человек со сморщенным темным лицом.

— Слышь-ка, слышь-ка, — быстро говорил он, — Юрий Иваныч Боровов — это я. Механик на буксире «Путейском», слышь-ка!.. На «Путейском»! Бакен там поправить, с мели кого стащить… Слышь-ка, слышь-ка… из Ленинграда?.. У меня там сын — министр.

— А разве есть в Ленинграде министры?

— Слышь-ка, слышь-ка… Ее-е-есть!

— Юрий Иваныч, — спросил я, — а можно сейчас на Ладоге в шторм попасть?

— Слышь-ка, слышь-ка… мо-ожно! — успокаивающе сказал Юрий Иваныч.

Мы пошли на теплую деревянную пристань, где сидело много народу с вещами. Сухонькая старушка сидела, сдвинув с головы на шею платок. Потом она развязала мешок, из мешка сразу высунулась голова петуха.

— Слышь, бабка, — сказал парень, — оштрафуют тебя за птицу!

— А чего меня штрафовать! — сказала она. — Пусть его, — показала на петуха, — штрафуют!

— А не заблудишься в городе-то?

— А может, и заблужусь! — беспечно сказала она. — В прошлый раз приехали — и метро никак не найдем! Бегаем по плошшади туды-сюды!

Я вдруг ясно почему-то представил, как именно она бегает.

— Ждать-то не надоело? — спросил кто-то (старушка явно стала центром внимания).

— А што не ждать? — сказала она. — Я и кружку пива выпила!

Все вокруг заулыбались, и я вдруг почувствовал, что тоже улыбаюсь. Не хотелось вставать с теплой земли, на которой мы сидели, усыпанной крупными деревянными щепками и стружками, но пора было плыть дальше. Мы слезли в катер и по узкой протоке вышли на широкую Свирь.

Мы шли весь день. Я стоял на деревянной палубе в шерстяных носках, держа штурвал. На широком разливе, далеко впереди, стояли белые и красные бакены, как фишки на поле игры. В тучах образовался высокий колодец. Я был счастлив, что веду катер.

Я вел до самой темноты, потом уговорил Никиту оставить меня и на ночь за штурвалом. Я зажег ходовые огни по бокам рубки. От них моя правая рука стала красная, левая — зеленая.

Стало темно, нужно было идти по створам — парным огонькам на берегу. Надо, чтоб огоньки эти совпали, и идти так, чтоб они не расходились. И искать в это время следующую пару огоньков. Рядом раздавалось адское клокотанье воды в камнях, но это вроде бы неважно, если идешь правильно по створам. Долгое время ничего не было, кроме огоньков, маленьких и тусклых, на невидимых берегах. Потом я вдруг увидел на абсолютно темном берегу одиноко стоящий огромный, пятиэтажный, дом, с большими, ярко освещенными окнами. Я испугался, я никак не мог понять, откуда вдруг этот дом в совершенно пустынной (по карте) местности, и вообще — что это такое? Фабрика?.. Но почему так тихо?