Спасение призрака - страница 5
− Но тебя зовут товарищи.
Вызов в комме превратился в треск. Одна из перчаток Тхюи начинает мерцать, застряв на полпути между нормальными очертаниями и когтистой искаженной клешней с пальцами, изогнутыми под неестественным углами. Это не больно, пока что.
− Да.
Тхюи сглатывает и перекладывает жемчужину в левую руку, нормальную, которая ещё не исчезает, и сжимает пальцы так, будто держит Ким Ань. Она бы схватила и призрака, если бы смогла.
− Слишком глубоко. Я не могу вернуться. Не успею, скафандр столько не протянет.
Молчание. Появляется боль в костяшках пальцев − слабая, почти неощутимая, но неуклонно нарастающая. Тхюи пытается согнуть пальцы, но боль превращается в острый, невыносимый укол, от которого выступают слёзы.
«Пять минут».
Наконец корабль отвечает:
− Хочешь сделку, дайвер?
Сделка, заключенная на краю гибели, когда ни одна из сторон не получит выгоды. Тхюи это кажется забавным в таких обстоятельствах.
− У меня мало времени.
− Иди сюда. В центр. Я могу показать, как выбраться.
− Это... − Тхюи стискивает зубы от боли. − ...бесполезно. Я уже говорила. Мы слишком глубоко. Слишком далеко.
− Нет, если я тебе помогу. − Голос корабля безмятежен. − Ближе.
И назло самой себе, потому что даже теперь она цепляется за то, что у неё есть, Тхюи подлетает к центру отсека и кладет руку − правую, сморщенную и больную, − на Разума.
Когда-то давно она слышала, что Разумы не любят, когда к ним так прикасаются. Что центральный отсек − их святилище, а кожа − нечто личное, её нельзя гладить и целовать, чтобы не повредить.
Но она чувствует... безмятежность. Время растягивается, пока почти не утрачивает смысл, пять минут забыты, и в это единое мгновение она видит, как прекрасно, когда течения не пытаются тебя убить или непереносимо исказить, и как невыносимо одиноко быть навсегда отрезанным от общности кораблей и космоса, утратить способность двигаться, полностью находиться в теле, которое не шевелится, которое повреждено так, что его нельзя починить, и тем не менее недостаточно повреждено, чтобы умереть.
«Я не знала», − хочет она сказать, но слова замирают на губах. Корабль, разумеется, не отвечает.
За спиной поднимается рой ботов. Они накрывают её, как облако бабочек, заслоняя поле зрения, рассыпаются по руке, и возникает ощущение, будто что-то втягивает её плоть, отделяя мышцы от костей.
Когда «Судно, посланное Колоколом» отпускает её, Тхюи стоит, пошатываясь, и пытается восстановить дыхание, а боты отваливаются от неё, словно шкура, и усаживаются на выступе возле Разума. Скафандр залатали и укрепили, мигающий дисплей показывает, что у неё есть двадцать минут. Боль пульсирует, исправленная рука горит огнем, напоминая, что её ждет, если она потерпит неудачу.
Письмена на стенах сменяются картой, разворачивающейся от центрального отсека до бреши в корпусе.
− Тринадцать минут пятьдесят семь секунд, − безмятежно произносит корабль. − Если ты сможешь лететь быстро.
− Я... − Она пытается что-нибудь сказать и может вымолвить только: − Почему?
− Не подарок, дитя. Сделка.
Голос корабля так же невозмутим и безмятежен, и Тхюи понимает, что «Судно, посланное Колоколом» сошел с ума: изъяны в его системах мелкие и несущественные, как трещинки на фарфоровой чашке, которая по-прежнему держит воду, но больше не целая.
− Там, где боты... вырви это, когда будешь уходить.
− Это могли бы сделать и боты, − говорит Тхюи.
Если бы корабль был человеком, он бы покачал головой.
− Они могут чинить мелочи, но... не это.
Не убить. Ни даже задраить пробоину в корпусе и заставить корабль двигаться. Тхюи не знает, почему борется со слезами, этот корабль ей даже не знакомый, если вообще человек может быть знакомым с существом, прожившим века.
Она направляется туда, где угнездились боты на погнутом выступе, соединённом с пятью кабелями, достаточно маленьком, чтобы поместиться в ладони. Он пульсирует и извивается, источая на пальцы масло с радужной пленкой. Боты поднимаются, как пчелиный рой, пытаясь сражаться с нею. Но истощенные починкой, они двигаются медленно и вяло. Тхюи прогоняет их, легко, словно мух, и они отлетают к стене с картой, роняя масло и детали по всему центральному отсеку, пока не остается ни одного функционирующего бота.