Спасенная красота (рассказы о реставрации памятников искусства) - страница 9

Экспозиция была устроена в Москве, в залах Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Мне и моим коллегам по роду наших занятий довелось не только присутствовать на этой выставке, но и давать пояснения присутствующим. Совершенно неизбежно в наш рассказ об иконах и фресках вплетались данные о составе растворителей, о рентгеновской аппаратуре, о программе работ лабораторий и т. д.

То, что я сейчас расскажу, музейные гиды, к сожалению, не знают и не рассказывают.

Иногда икону можно восстановить и за пару недель. Но чаще на это уходят месяцы и даже годы кропотливого, ювелирного труда.

Реставратору нужно обладать железными нервами, фундаментально знать технику живописи и рисунка, свободно разбираться в вопросах истории и географии, хорошо усвоить определенные разделы физики и химии, иметь — совершенно обязательно! — верный глаз и твердую руку. По мере необходимости приходится также быть и филологом, и философом, и даже (как в моем случае) в известной мере богословом.

При всем том труд реставратора почти лишен внешней эффектности — за очень редким исключением.

Но всех почему-то интересуют как раз исключения.

Тогда представьте такую, к примеру, ситуацию.

Передо мной совершенно черная по виду доска. Это старая икона, покрытая слоем вековой грязи и копоти. Я кладу на нее кусок байки, смоченной в растворителе, и прикрываю сверху стеклом. Затем выжидаю нужное время — скажем, минут двадцать — и снимаю компресс. Острым скальпелем начинаю осторожно удалять размягченный пласт: тусклый растрескавшийся лак, олифу, ставшую от времени черно-бурой, аляповатые, грубые мазки позднейших записей. И постепенно, дюйм за дюймом, под рукой у меня вспыхивают драгоценные первоначальные краски, освобождаясь от плена, который длился четыреста-пятьсот лет.

Двадцать лет я занимался этим делом, и за этот срок приобрел, естественно, некоторые навыки, необходимые реставратору. По форме доски, по способу обработки дерева, по характерным кованым гвоздям я должен уметь определять работу мастера XII, XIII или XIV, XV веков — пусть даже много раз впоследствии записанную. Я должен отличать манеру письма Дионисия или Феофана Грека от манеры Андрея Рублева или Даниила Черного. Отправляясь в экспедицию по стране, я должен представлять совершенно четко, что искать и где искать — иногда это удается.

Чего я действительно не умею и чему, вероятно, никогда не научусь — это профессиональному хладнокровию в тот момент, когда передо мной оживает удивительное искусство древних живописцев.

* * *

Художники Древней Руси не ведали иных сюжетов, кроме тех, что взяты из священного писания. Светской живописи просто еще не существовало. Но стремление выразить в краске, в рисунке весь мир своих чувств и взглядов — это стремление жило в человеке и требовало выхода. Зажатый, как в горном ущелье, между Библией и Евангелием поток древнерусской живописи достигал поразительной мощи.

Вот почему я не могу без волнения смотреть на святых работы Рублева или Феофана. Их глаза и руки, весь их облик часто больше открывают мне в прошлом всего народа, чем целые собрания исторических сочинений.

Совсем не случайно, что именно историки первыми взялись за серьезное изучение древнерусского искусства. Где-то в середине прошлого столетия историческая наука осознала, что иконы и фрески Древней Руси — документ не менее точный, чем любая летопись или хроника. Но чтобы прочесть его, нужно было собирать этот документ по кускам, очищать от грязи, копоти и подделок. Для этого мало было одной научной эрудиции, здесь требовалась помощь профессиональных реставраторов. Говоря точнее, возникла необходимость где-то заполучить и как-то обучить первый отряд добровольцев: до середины XIX века профессии реставратора в современном смысле этого слова не существовало. Иначе не пришлось бы еще сегодня производить сложные раскопки на живописной поверхности икон и фресок.

* * *

По сей день не могу сказать, что меня больше потрясает: необыкновенная стойкость и надежность всего, что выходило из-под рук старых мастеров, или трагический набор испытаний, выпавших на долю древнерусской живописи.