Спасибо Уинн-Дикси - страница 12

Пастор все лежал, потирая нос. Наконец он сел. И сказал:

— Опал, я думаю, наш Уинн-Дикси испытывает патологический страх. Он боится грозы.

Не успел он договорить, как показался Уинн-Дикси. Он летел, словно по пятам за ним гналась смерть. Я быстро помогла пастору встать и утянула его с пути обезумевшей собаки.

Ни помочь, ни отвлечь Уинн-Дикси мы, похоже, не могли. Поэтому мы просто сидели и смотрели, как он, тяжело дыша и роняя слюну, мечется взад-вперед по трейлеру. Каждый удар грома снова и снова повергал его в ужас, словно возвещал о несомненном конце света.

— Гроза скоро пойдет на убыль, — сказал мне пастор. — А когда она стихнет, к нам вернется настоящий Уинн-Дикси.

Гроза и в самом деле стихла. Дождь прекратился.

Молнии больше не сверкали. И когда вдали пророкотал последний раскат грома, притих и Уинн-Дикси. А потом, как ни в чем не бывало, подошел к нам с пастором и лукаво склонил голову набок, словно поинтересовался: «А чего это вы тут делаете среди ночи? Не спится, что ли?»

А потом он забрался на диван. У него это очень смешно получается: не лезет, а скользит будто уж, по чуть-чуть и как будто нечаянно. Он даже смотрит в сторону, точно не имеет к происходящему с собственным телом никакого отношения: я никуда, ну совсем никуда не собирался, и как это я оказался на диване? Ума не приложу.

Теперь мы сидели тут втроем. Я поглаживала Уинн-Дикси по голове и чесала за ухом — как он любит.

— Летом во Флориде гремят грозы, — заметил пастор.

— Да, сэр. — Я затаила дыхание.

Вдруг он сейчас скажет, что мы не можем держать собаку с патологическим страхом, раз она сходит с ума при первом ударе грома?

— Придется за ним хорошенько следить, — продолжил пастор и положил руку на спину Уинн-Дикси. — Главное, чтобы он во время грозы не оказался на улице. Иначе он может убежать. Надо уберечь его от беды…

— Конечно, сэр. — Мне вдруг стало трудно говорить. Я так любила пастора. Я любила его за то, что он любил Уинн-Дикси. Я любила его за то, что он простил Уинн-Дикси его отчаянный страх. Но больше всего я любила его за то, что он положил руку на спину Уинн-Дикси, почти обнял его, чтобы уберечь от беды.

На морде Уинн-Дикси появилось мечтательное выражение. Он широко улыбнулся Отису, чихнул, встопорщил усы, а потом вдруг вздохнул и бухнулся на пол рядом с остальным зверьем. Тут его заметила Гертруда.

— Собака! — закричала попугаиха и незамедлительно перепорхнула на голову Уинн-Дикси. Отис открыл глаза и перестал играть. Чары кончились. Кролики начали прыгать, птицы — летать, ящерки — бегать, змеи — ползать, а Уинн-Дикси — лаять и гоняться за всем, что движется.

— Фу-ты ну-ты! — всполошился Отис. — Помогай!

Мы принялись ловить мышей, хомяков, змей и ящериц. Это длилось целую вечность. При этом мы то и дело сталкивались друг с другом и спотыкались о животных, а Гертруда продолжала вопить: «Собака! Собака!»

Поймав какого-нибудь зверька, я тут же засовывала его в первую попавшуюся клетку и захлопывала дверцу — искать его настоящий дом времени не было.

Думала я при этом только об одном: должно быть, Отис — заклинатель змей или что-то в этом роде, иначе как бы он заворожил всю эту живность своей музыкой? А потом я сказала себе: «Тогда что же мы глупостями занимаемся?» — и крикнула — громче воплей Гертруды и лая Уинн-Дикси:

— Отис, возьмите гитару! Надо еще поиграть!

Он посмотрел на меня задумчиво, а потом заиграл. И тут же все стихло. Уинн-Дикси улегся на пол, чихнул, поморгал, еще чихнул и блаженно улыбнулся. Мыши, хомяки, кролики, змеи и ящерицы, которых мы еще не успели поймать, застыли кто где, и я спокойно, по одному, переместила их в клетки.