– Вижу, Господи, вижу
Тебя во славе на Небе стоящем! Иду к Тебе, Господи!
И пошёл, пошёл по грязи,
с простёртыми руками и полоумными глазами, дурной своей старческой перевалочной
походкой пошёл. Аж посторонился товарищ Беленький.
– И ведь видит, гад! –
даже в спину нелепому попу не смел оборотиться товарищ Беленький, несколько
секунд так и стоял, своей спиной слушая радостные крики отца Ермолаича, но,
наконец, перевернулся прыжком и стал стрелять не глядя, но метко и – в голову,
в голову. И уже лежащему, на спине его стоя, всё в голову, в голову до
последнего патрона... И теперь – таки глянул туда, к тому небу, куда шёл,
мёртвый уже, проклятый сгусток проклятой проповеди. Он увидел чёрное небо,
жёлтую тусклую луну, чёрное движение полувидимых облаков и услышал дальнее
уханье совы и близкую матерщину закапывающих яму.
Всепронзающий ветер
хлестал водой и ещё чем-то колюче-холодным, а товарищ Беленький весь был в
поту, и будто каждая капелька этого пота родилась от капельки-иголочки того
клубящегося облака, что и сейчас чувствовалось, хотя носитель его затоптан в
грязь, и товарищ Беленький стоит на нём ногами. И от чёрного неба и жёлтой луны
давило будто невидимым, душу раздирающим, лучом, наводящим совсем невозможную
смертную тоску. И пот на теле будто щёлочью стал. И туда, ввысь, направил
маузер товарищ Беленький, забыв, что патроны кончились, и всё щёлкал и щёлкал
впустую. Много икон пострелял товарищ Беленький (и обязательно, чтобы – в глаза
и в лоб), но нужно было обязательно Живого расстрелять. Как тогда – распяли,
так сейчас – расстрелять. И сейчас уверен он был вздыбленным своим сознанием,
что там Он, Живой, действительно там, откуда давит на него тоской невидимой
луч, и пули Беленького долетели бы сейчас туда, не силой пороха – ненавистью б
долетели, никак нельзя Его больше живым оставлять! Недодумкам тогда... сжечь
надо было, после распятия, может, и не воскрес бы тогда,.. эх, до чего ж давит
оттуда луч невидимый, и патронов нет с собой. И не достать Его в той вышине. А
ведь пока Он там, стоит Властелином над этими... вот такие вот, на спине которого
стоит Беленький победно, они – всегда будут! Ох как вдруг почувствовал это
товарищ Беленький!!! А пока есть они, пока ходят они, жива будет эта проклятая
земля, и хоть тьма легионов товарищей Беленьких, Антошек-картошек, профессоров
и учительш будут стрелять, жечь и топтать эту землю, ни пули её не возьмут, ни
огонь не опалит, и, растоптанная – восстанет.