Спираль страстей - страница 17
- Новый поворот.
На Светлану это не произвело впечатления.
- Ты сказала, что Соня работала почти исключительно с Кропалевой, но вот здесь Калманок и еще несколько девушек, которых мы еще не опознали. И я не вижу Диану ни на одном из этих цветных снимков.
- Но и Соню тоже. Возможно, она не имела никакого отношения к этим людям. Может быть, кто-то просто дал ей эти фотографии. - Светлана постучала кончиком карандаша по цветным картинкам. - Блин, ничто не говорит о том, что она связана со всем этим.
- Ты только что сказала, что не знала, что Калманок была знакома со Стекловой. Ты сделала предположение, что они знали друг друга.
- Я просто сказала исходя из своего профессионального опыта. Я не придала этому значения.
- Интуиция подсказывает, - сказал Невзоров. - Это даже лучше, чем логика. А как насчет того, что у Калманок и Стекловой были похожие симптомы перед смертью?
- Леша,- сказала Светлана. - эти симптомы так же обычны, как грязь. Все, от простуды до бубонной чумы, начинается с головной боли и лихорадки.
- Дело не только в этом. Здесь достаточно того, что заставляет задуматься.
Невзоров наклонился вперед и посмотрел через стол на альбом с фотографиями, лежавший перед Светланой. Перевернутое лицо Ирины Калманок смеялось над ним.
- Здесь достаточно того, что заставляет тебя задуматься, Алексей. Все
дело в том, что у тебя хитрый ум. Вот почему ты остался на этой гребаной работе и уже дорос до майора. Но вот что я тебе скажу: ты увлекаешься и позволяешь своему интеллекту фантазировать. Ты превзошел этих людей, слишком высоко ценишь их меряя своей мерой.
- Я хочу знать, как они заболели.
Возович усмехнулась.
- Ты думаешь, здесь, в городских джунглях, наша маленькая куколка Соня подхватила пневмонию от какого-нибудь чурбана из горного аула?
Невзоров помолчал, потом протянул руку и закрыл альбом.
- Думаю, это хорошая идея, - сказала Светлана.
Путь Невзорова домой не требовал, чтобы он путешествовал по свободным дорогам, которые охватывали Сочи, как щупальца осьминога, тянущиеся из Черного моря, чтобы задушить город переполненными венами мерцающего цемента. Вместо этого он свернул с обрамленной стали и стеклом трассы в центре города с ее постоянным эхом нового строительства и въехал в старый район Мацесты, где бульвар, обсаженный пальмами, вел через внутреннюю часть города, столь же эксцентричную и ненормальную, как и любая другая в раздутом городе. В Сочи строительство велось хаотично. Высшей властью были деньги. Это был толчок к маниакальному росту застраивания города, росту настолько неконтролируемому и необузданному, что он уже казался непристойным. Город был распахнут настежь, как распутная и жадная женщина, отдающая себя без остатка любому, кто может себе это позволить и хочет. Многие это могли и делали. Мацесту это также коснулось. Когда-то это был район высшего среднего класса. Можно было видеть двухэтажные дома из желтого камня с зелеными, аккуратно подстриженными дворами, тихо стоявшими на тенистых каштановых улочках, где единственное развлечение в томное лето - игра в карты или нарды.
Теперь хозяева этих домов, чтобы не потерять их, которые они больше не могли содержать, превратили их в пансионы и квартиры для студентов колледжей и молодых искателей карьеры, которые еще не зарабатывали достаточно, чтобы переехать в более дорогие жилые комплексы ближе к центру города. В центре тихих кварталов возникали торговые центры, а некоторые из старых домов превращались в художественные галереи с модными салонами красоты наверху или в стильно-непринужденные офисы для трудолюбивых молодых юристов, которые хотели быть поближе к центру города. Кроме того, индустрия развлечений не оставила без внимания район; появилось много массажных салонов, клубов знакомств, фитнес-центров и ресторанов с висящими растениями, неоновыми картинами и легко одетыми официантками. Уровень преступности тоже вырос. Но богемная жизнь района замерла в мире, который не изменился и никогда не изменится. Район, где располагались дома богачей, был эксклюзивным, с патиной истории, дополнявшей показную роскошь особняков. Жизнь здесь понималась с точки зрения иной реальности. Здесь безмятежность была всепроникающей.