Спорные истины «школьной» литературы - страница 6

, для коих все равно: бегать ли под орлом французским или русским слогом позорить все русское – были бы только сыты».

Косичкин бьет врага его же оружием, не пренебрегая принципом «сам съешь», по поводу которого Пушкин как-то заметил: «„Сам съешь“ есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики». Вы обвиняете меня в отсутствии патриотизма – и то слащаво, то высокопарно разглагольствуете о «нашей родимой Москве», о «матушке Москве» и России? А сами-то, сами: «Не в первый раз заметили мы сию странную ненависть к Москве в издателях „Сына отечества“ и „Северной пчелы“. Больно для русского сердца слушать таковые отзывы о матушке Москве, о Москве белокаменной, о Москве, пострадавшей в 1812 году от всякого сброду». Это – Косичкин, и это – пародия. Нельзя заподозрить Пушкина в национализме; достаточно вспомнить эпиграмму на Булгарина: «Не то беда, что ты поляк…»

Излюбленным аргументом издателей «Северной пчелы» в пользу «талантливости» Булгарина была ссылка на то, что «Иван Выжигин» разошелся в огромном количестве экземпляров. Так нате же, возглашает Косичкин: 5000 книжек Орлова, «разделяющего с Фаддеем Венедиктовичем любовь российской публики», раскуплены читателями. Разве не ясно, что Булгарин и Орлов – гении, «сии два блистательные солнца нашей словесности»? «Одаренность» Булгарина, например, подтверждается тем, как легко распознать по фамилиям сущность его героев: Вороватин, Глупашкин, Миловидин и т. п. К тому же в книгах одного гения – «пленительная щеголеватость выражений», а у другого – «замысловатость». Правда, следует крохотная оговорка: существует «образованный класс читателей, которые гнушаются и теми и другими». В таком духе развенчивающего панегирика написана вся статья, не отличающаяся добродушием, но, пожалуй, еще и не убийственная. Это скорее напоминание и предупреждение.

Неприятно, когда тебя, признанного определенной публикой и поощряемого Его Величеством литератора, ставят в один ряд с каким-то ничтожным Орловым. Но ведь этим дело не ограничивается, «…со всем тем Александр Анф. пользуется гораздо меньшею славою, нежели Фаддей Венед. Что же причиною сему видимому неравенству?» – вопрошает Косичкин и отвечает: «Оборотливость, любезные читатели, оборотливость Фаддея Венедиктовича, ловкого товарища Николая Ивановича!» Все дело, оказывается, в оборотливости, а точнее – в непорядочности, в человеческой и журналистской нечистоплотности «ловких» приятелей. В отличие от них А. А. Орлов не пускался во все тяжкие:

Ах, как хочется здесь остановиться и провести аналогии с литературными нравами нашего времени, но… «вернемся к нашим баранам», как говаривал классик. Так вот какими способами добивались популярности и тиражности восхвалявшие друг друга издатели, меркантильная «дружба» которых была высмеяна и Крыловым в басне «Кукушка и Петух». Косичкин же «оправдал» Орлова и всласть посмеялся над Булгариным.

Статья наделала много шуму. Автора угадали без труда. Н. В. Гоголь в письмах советовал, как дальше вести полемику. С интересом ждали продолжения, и оно вскоре появилось. 9 сентября 1831 года Пушкин побывал в Петербурге, познакомился с большой пасквильной статьей Булгарина, направленной против него, и узнал о других выпадах «Фиглярина». А тут еще язвительный Петр Вяземский подлил масла в огонь: «Кинь это в „Литературную газету“: „В конце длинной статьи, написанной в защиту и в оправдание Булгарина, критикованного „Телескопом“, г-н Греч говорит: „Я решился на сие не для того, чтоб оправдывать и защищать Булгарина (который в этом не имеет надобности, ибо у него в одном мизинце более ума и таланта, нежели во многих головах рецензентов)“… на этом мизинце можно погулять и хорошенько расковырять им гузно. Что за лакеи!» Пушкин отвечал Вяземскому: «Твое замечание о Мизинце Булгарина не пропадет, обещаюсь тебя насмешить…» Вернувшись в Царское Село, он на первом попавшемся клочке бумаги стал делать наброски…