Спортсмены - страница 5

Всякий год село провожало до выгона молодых мужиков, уходивших на заработки в города. Голосили жены и матери, суя в торбы хлеб и сало. Всякое случалось в далеких городах. Одни приезжали в гости гладкие, в лаковых сапогах, при часах и ходили по селу гоголем, распустив по жилетке серебряную цепку. Другие возвращались как в воду опущенные и приносили вести о погибших от холеры и тифа, о раздавленных неведомой «машиной»… Но Иван Поддубный, как и многие, меньше всего думал, что несчастье может случиться именно с ним.

О той поре своей жизни он потом скажет коротко: «После призыва, когда был освобожден от военной службы, как старший сын в семье, я не захотел больше жить в деревне и уехал на заработки в город Севастополь».

«Не захотел», и все тут. Решил уехать в Крым во что бы то ни стало. Отец было стал возражать, но Иван отрезал:

— Может, в Таврии краще? Пошукаю счастья. Люди ж ходят…

Анна Даниловна тихо плакала, собирая сына в дорогу. Даже Максим Иванович отвернулся.

— Щось в око влетело. Якась козявка, — сказал он. — Ну, сынко, прощай. Вот тебе мое родительское благословение — береги честь нашего рода… Ну, старая, хватит плакать.

Шел тогда Ивану двадцать второй год. Легко переносились невзгоды. Не повезло в Таврии, уехал в Одессу. Потом подался в Севастополь, где встретил односельчанина, друга детства Петра Кота. Пошли в порт наниматься вместе.

Иван Максимович вспоминал:

— Пришел до грека. Смуглявый такой, сухонький — один нос длинный торчит морковкой. Пощупало оно мои руки и пропищало: «Фирма Ливас принимает тебя». И пошло как журавель — ноги как ходули…

За силу и юмор полюбила Ивана ватага грузчиков, работавших постоянно на греческую погрузочно-разгрузочную фирму со странным названием «Ливас». Играючи сносил он в трюмы судов многопудовые мешки с отборной пшеницей, которой богатая Россия кормила едва ли не половину Европы.

Земляки с Полтавщины прозвали Поддубного Иваном Велыким — Иваном Большим. Даже бывалые грузчики разевали рот от изумления, когда он взваливал на плечи громадный ящик, что не под силу был и троим, вытягивался во весь свой большой рост и шагал вверх по дрожащим сходням, похожий на вдруг ожившего атланта. Прозвище пристало к нему. Так называли его и ватажники-великороссы, и греки, и турки, и независимо державшиеся, как говорил М. Горький, «космополиты-босяки». Впрочем, уважением грузчиков эти люмпены не пользовались — рабочему люду неприятны были их волчья повадка и стремление ловчить на каждом шагу.

По четырнадцать часов в сутки ватажники сновали с тюками, ящиками, мешками, а по вечерам собирались у рыбацких артелей, покупали на гривенник бычков, варили уху и пели украинские песни: «Закуковала та сива зозуля…», «Ой, там, за Дунаем, молодец гуляет…» Иван Максимович любил эти песни и толково их пел до старости, хотя голос у него был не то, что у младшего брата Митрофана, который певал и в церкви, сотрясая могучим басом ее крепкие стены.

В Севастопольском порту Поддубный работал с начала навигации 1893 года. Сперва тосковал по родным местам, по отцу, по матери. Все вспоминал свою хату. Светит каганец, журчит прялка… Мать достает из «мысника» леденцы и сует младшеньким…

К рождеству Анна Даниловна украсила хату чабрецом и бессмертником, сварила кутью и все выглядывала на улицу… Иван обещал приехать и приехал. Весь обвешанный связками бубликов. Матери он привез на плахту материи заморской, отцу — молдавских смушек на шапку. Так все было хорошо и просто. Колядовать ходил с парубками и дивчинами…

Всякий год он приезжал домой. Но однажды не дождались его на кутью. Уже и крещенские морозы прошли, а Иван как в воду канул. Максим Иванович подзанял денег и поехал чугункой в Крым. Вернулся мрачный, молчаливый. Через несколько дней сказал матери с укором:

— Родила на посмешище. Полюбуйся, кем стал твой сынок. Артистом в цирке, Иванушкою-дурачком… Гири кидает… Силой с такими ж лоботрясами меряется… Говорит, такова уж моя доля. Была б под рукой оглобля, я б ему дал долю, трясця его матери…

Исполнительный, но державшийся с достоинством Иван Поддубный пользовался уважением у своих хозяев-греков, и когда фирма «Ливас» перебралась в Феодосию, его назначили старшим рабочим при конторе. Теперь у него было гораздо больше свободного времени, чем у рядового грузчика. Город, овеянный древней славой, меньше всего думал о своем прошлом, устремляясь в будущее пыльными новозастроенными улицами. Иван бродил по ним, безмятежно рассматривая пестрый, неприкаянный люд, толпами выплескивавшийся из северных российских краев на каменистый, жаркий и неприютный берег красивейшего из морей.