Спорю с судьбой - страница 10

Весну 1941 года ждала с особым нетерпением. Отец впервые должен был выехать на тракторе в поле, и я упросила его взять меня прицепщицей.

Первомайский праздник мы встретили на колхозном поле. День начался хорошо, ярко светило солнце, но воздух еще не успел прогреться, холодок легко пробирался сквозь жидкую одежонку. А к обеду внезапно северный ветер натянул серые, рыхлые тучи, начал падать мокрый снег. Руки окоченели, стали малопослушными. Отсоединился плуг, наехав на камень, я стала соединять его, однако неловкое движение — и молоток больно ударил по пальцу. Еле сдержала крик, чтобы не привлечь внимание отца. А в душе проклинала себя, работу. «Не женское, не женское это дело, — твердила сама себе. — Грязно, холодно, одни неприятности. Отработаю эту посевную и уйду. Никогда больше в жизни к трактору не подойду», — решила для себя, как мне казалось тогда, очень твердо.

С каждым днем солнце пригревало все сильнее и сильнее. От земли поднимался легкий пар, будто наполненный всеми соками земли. Мое решение оставить трактор становилось все менее твердым, таяло так же быстро, как последний снег под лучами солнца. И не только хорошая погода поднимала мое настроение. Главное, отец все чаще стал сажать меня рядом с собой и доверять руль. Он помогал мне вести машину только на поворотах.

Чтобы не упустить время, приходилось работать буквально сутками. Мотор — сердце машины — трудился, не останавливаясь. Я скоро настолько научилась управлять трактором, что отец однажды решился доверить его мне. Выбившись из сил, он пошел отдохнуть в деревню.

Радости моей не было предела. Я чувствовала себя очень сильной. Перепаханное поле казалось черным, оно сливалось с небом, и мне казалось, что веду трактор не по земле, парю, как птица, по воздуху. В эту звездную весеннюю пору, оставшись впервые в жизни за рулем трактора одна, я могла вообразить все, что угодно, и даже это — я лечу.

Перебои в работе двигателя вернули меня на землю. Взглянула на приборы: они показывали, что в радиатор нужно долить воду. Остановила трактор, перевела его на малые обороты, схватила ведро и — бегом на речку за водой. Когда еще бежала с пустым ведром, слышала за спиной легкое тарахтение мотора, а возвращалась уже в тишине. Не сразу поняла, что случилось, только сердце сжалось в тревоге. Подошла ближе и заплакала от злости — двигатель заглох.

Что делать? Первая мысль — бежать за отцом. Но я представила его, исхудалого, уставшего, обросшего, с запавшими глазами — он не спал уже третьи сутки, и острая жалость к нему остановила меня. Надо завести мотор самой. Стала крутить рукоятку, а она не поддается. Сил не хватает. Я и так, и сяк. Ничего не получается. Тогда приспособилась по-другому — поставлю рукоятку в горизонтальное положение и вспрыгиваю на нее. Смотрю, стала поддаваться. Я — сильнее! И мотор заработал. Никогда потом рокот мотора не приносил мне столько радости, как в ту ночь. Сама я не пою, больше люблю слушать, как поют другие, но тогда запела.

Кончилась посевная. Мы вернулись в МТС. Приступили к ремонту. Я чувствовала себя бывалым трактористом. Только случай показал мне, как мало я еще знаю и как мне далеко до того дня, когда я действительно смогу назвать себя механизатором.

Как-то, когда я возилась у трактора, ко мне подошел директор МТС и, ткнув пальцем в какой-то прибор, спросил:

— Это что?

— Прибор.

— Какой?

— Манометр.

— А для чего он нужен?

— Не знаю.

— Какая же ты трактористка?

Жаркая волна стыда захлестнула меня. Я стояла перед директором растерянная, вся красная, не зная, в какую сторону смотреть.

— Да не обижайся ты, Эльмина, — сказал он. — Я не хотел тебя огорчить. Ты ни в чем не виновата. Учиться тебе надо. И тогда, уверен, ты станешь хорошим механизатором. Мы поможем тебе. Обязательно. Кончишь курсы и вернешься к нам.

Слова директора немного успокоили меня.

Но сбыться им не было суждено, Началась война.

«11 июля 1941 года утром загрохотали моторы тракторов — не для того, чтобы выехать на поля; мы тронулись в длинную, неизвестную дорогу. Никто не знал, куда едем, были уверены в одном: нужно как можно дальше угнать машины, чтобы не достались фашистским захватчикам. Они нужны в тылу…»