Спорю с судьбой - страница 19

стр.

Проводница прошла по вагону и объявила: «Конечная остановка — Таллин».

Одной из первых я выпрыгнула на перрон. Среди объятий, смеха, приветствий тех, кого встречали и кто встречал, я сразу почувствовала себя одинокой. Вышла на привокзальную площадь. Небо затянуло серыми тучами, от этого город казался особенно неприветливым и мрачным. Мрачны и суровы стены какой-то крепости напротив вокзала.

В растерянности стояла я на трамвайной остановке, пропуская один трамвай за другим, и никак не могла решиться сесть на один из них. В кармане у меня лежала бумажка с адресом Любы. Мы с ней вместе работали в Ленинграде. Она тоже была эстонкой. Уехала в Таллин. Несколько писем она прислала мне в Ленинград.

Я никак не могла набраться смелости обратиться к людям, которые деловито, погруженные в свои мысли, проходили мимо меня. Боялась, что по-русски они не поймут, а по-эстонски ничего не сумею объяснить. Несколько раз собиралась с духом, повторяла про себя эстонские слова, но так и не смогла преодолеть свою застенчивость.

Наудачу села в трамвай, и мне повезло — трамвай шел в Копли, как раз там жила Люба. «Это добрая примета», — думала я про себя.

Люба встретила меня радостными возгласами. Усадила пить чай, засыпала вопросами о наших девочках, Ленинграде. Еще больше обрадовалась, когда узнала, что я приехала в Эстонию работать.

— Это же здорово! — все время повторяла она.

На следующий день Люба проводила меня в ЦК Компартии Эстонии. Он находился в большом полуразрушенном здании, но люди, что здесь работали, будто не замечали ни разрушений, ни того, что в окна вместо стекол вставлены картонные листы. Столы стояли и в коридорах. Чувствовалось, что здесь некогда думать об удобствах. Хлопали двери, люди входили и выходили из комнат, мимо которых мы шли по длинному коридору. С трудом нашли то, что искали. Я очень была благодарна Любе, что она пошла вместе со мной. Одна я совсем потерялась бы в этой деловой суете.

В комнате, куда мы вошли, сидело несколько человек. На нас никто не обратил внимания. Мы стояли посреди комнаты, не зная, к кому обратиться. Одна из женщин, почти не поднимая головы, спросила: «Вы к кому?». Вместо ответа я протянула свое командировочное удостоверение.

Женщина кинула на него взгляд. Потом достала какие-то списки, что-то написала на листке и, как приказ отдала, сказала:

— Поедете в Курессаре, будете работать в МТС. Все. Можете идти. — Женщина снова уткнулась в свои бумаги, стала отвечать на телефонные звонки.

Такого равнодушия я не ожидала и расстроилась. Я все бросила, приехала по зову партии, а ко мне так отнеслись. Только много позже я поняла, какое это тяжелое было время для Эстонии. Сколько вопросов возникало ежеминутно, и решать их надо было сразу же, не откладывая. А мое дело было обычным, будничным, ясным, не требующим специального внимания.

Годы войны и оккупация оставили тяжелые следы на экономике республики. Кругом стояли мертвые корпуса заводов, разрушенные дома, невспаханные поля — страшные следы гитлеровского хозяйничания. Вся в руинах лежала Нарва. В Таллине, Тарту и других городах значительная часть жилого фонда была разрушена. В те годы казалось: нужны десятилетия, чтобы достигнуть довоенного уровня.

Во время боев на территории Эстонской ССР погибли тысячи граждан республики. Особенно большие потери понесли эстонские коммунисты.

Всего я этого тогда не знала и не могла знать. Я просто любила беззаветно свою страну, ненавидела фашистов, старалась хорошо и честно работать.

Переговорив по телефону, женщина снова посмотрела на меня.

— Можете идти, — сказала она.

Но я продолжала стоять у стола.

— Вам что-нибудь непонятно? — женщина старалась говорить спокойно, но ей это плохо удавалось. Тут снова зазвонил телефон. Она о чем-то громко и сердито стала говорить в трубку. Потом резко положила ее на рычаг, увидела, что я все еще стою, и уже мягче спросила:

— Вы что-то хотели сказать?

— Где это Курессаре находится? — я с трудом смогла повторить незнакомое название.

— Вы эстонка? — женщина вдруг с любопытством посмотрела на меня.

— Да. Но я родилась в России.