Способы создания миров - страница 12

Посмотрев еще раз, пристальнее, мы можем заметить, что стилевые различия, зависящие от предметных, не являются простым результатом того факта, что говорится не одно и то же. Когда военно-ориентированный историк пишет о двух различных периодах, то его стиль может остаться тем же самым даже при том, что он говорит нечто совсем иное — по крайней мере столь же отличное, как то, что пишет о данном периоде он и историк, интересующийся искусством. Сказать, что стиль является вопросом предмета, было бы, таким образом, неопределенным и вводящим в заблуждение. Скорее, только некоторые признаки того, что говорится, могут считаться аспектами стиля; только определенные характерные различия в том, что говорится, составляют различия в стиле.

Аналогично, конечно, лишь некоторые признаки формулировки, а не другие, составляют признаки стиля. То, что два текста состоят из очень разных слов, еще не делает их различными по стилю. То, что считается признаками стиля — это такие характеристики как преобладание некоторых видов слов, структур предложений и использование аллитераций и рифм.

Таким образом, мы не должны заботиться о трудностях различения формы от содержания,[34] так как это различие, поскольку оно вообще может быть прояснено, не совпадает с различием между тем, что является стилем, а что — нет, но пересекается с этим различием. Стиль включает некоторые характерные признаки и того, что говорится, и того, как это говорится; и предмета, и формулировки; и содержания, и формы. Различие между стилистическими и не-стилистическими признаками нужно проводить по другим основаниям.

Но не упустили ли мы в наших усилиях до сих пор самое сущность стиля? Некоторые скажут, что стиль появляется там, где останавливается факт и начинаются чувства; что стиль — это вопрос из сферы "эмоционального и выразительного"[35] как противопоставленной логическим, интеллектуальным, познавательным аспектам искусства; что и то, что говорится, и то, как это говорится, имеет какое-либо отношение к стилю лишь постольку, поскольку это участвует в выражении эмоций. Два сообщения о прогулке под дождем, использующие различные слова и описывающие различные инциденты, могут оказаться в одном стиле, но они принадлежат различным стилям, если одно уныло, а другое полно ликования. Согласно таким представлениям, стиль вообще состоит из таких и гораздо более тонких качеств выраженных чувств.

Как критерий для различения стилистических признаков от не-стилистических, это предположение имеет очевидные ограничения. При любой вероятной сортировке свойств на эмотивные и когнитивные окажется, что некоторые стилистические свойства являются эмоциональными, а некоторые — нет. Напряженное или свободное построение, краткость или многословие, простой или декоративный словарь могут пробуждать восхищение или антипатию, но едва ли выражать их — и, конечно, сами по себе не являются эмоциональными свойствами. Соответственно, «эмоция» в этом контексте заменяется более неопределенным термином «чувство», и каждое явно не-эмотивное стилистическое свойство считается имеющим специфическое чувствование. Размеренные периоды чувствуются иначе, чем свободно построенные предложения; мы можем чувствовать различие между романским и англосаксонским словарем. Более того, эти чувственные качества часто известны нам прежде, чем мы различаем лежащие в их основе фактические свойства — так же, как мы часто чувствуем боль раньше, чем заметим рану. И именно эти чувства — скорее, чем их носители — могут считаться аспектами стиля. Таково это требование.

В этой версии тезис доведен до точки испарения. В любом смысле, в котором упомянутые признаки текста обладают специфическими качествами чувств, можно также сказать, что ими обладают и все остальные признаки текста — буквально каждое слово и последовательность слов. Тот факт, что мы можем чувствовать такие свойства, кажется, означает немногим больше, чем то, что мы можем воспринимать их без анализа на составляющие черты — так же, как мы узнаем лицо; но это, конечно, истинно для большинства свойств и бесполезно для различения стиля. Сделать теорию достаточно широкой значит сделать ее слишком широкой, чтобы она могла работать.