Спутник христианина - страница 6

Домициан, пораженный великодушием мученика, приказал отвести его в темницу. Здесь святой мученик благодатью Христовой получил совершенное исцеление, и через несколько дней был отправлен в Рим к императору Диоклетиану.

Когда святого мученика Климента представили Диоклетиану, то, видя светлость лица мученика и крепость телесную, он не хотел верить письму Домициана, в котором были описаны все истязания, перенесенные святым Климентом. Как бы для уверения в этом, царь спросил мученика: «Ты ли тот славный Климент, который претерпел столько мучений?» Потом царь приказал положить перед святым с одной стороны — золото, серебро, царские грамоты на почести, драгоценные одежды и прочие украшения, с другой — орудия пыток: железные когти, острые бритвы, горячие уголья, котлы, раскаленные шапки, колеса, цепи и прочее тому подобное. Указывая рукой в сторону золота, царь сказал: «Это дают тебе наши боги, если, познав их, почтишь поклонением и жертвами».

Мученик отвечал: «Все сие да будет в погибель вместе с вашими богами!» Царь с гневом указал на мучительские орудия, говоря: «Это приготовлено для неверующих богам нашим!» Святой отвечал: «Если тебе кажутся страшными эти орудия мучений, то подумай, сколько страшнее должны быть вечные мучения, уготованные неверующим в единого истинного Бога? И если дары твои кажутся светлыми и вожделенными для того, кто земная мудрствует, то тем вожделеннейшими должны быть блага, уготованные Господом неба и земли для любящих Его. Золото и серебро — неплодная земля, изобретенная людьми для внешнего украшения и людьми же похищаемая; светлые одежды — дело червей, пища моли, или — шерсть и кожа, снятые с бессловесных животных. И более должно дивиться тем, кто их устраивает, нежели тем, кто украшается ими, потому что те из худых вещей умеют сделать изрядные; а кто украшается их изделием, тот украшается чужим трудом. Блага Божий, напротив, ни у кого не заимствованы и не человеческим искусством устроены; они постоянны, неизменяемы, вечны».

Диоклетиан сказал: «Ты хорошо говоришь, но худо разумеешь, и потому, кротко беседуя с тобой, желаю, чтобы ты познал богов наших, а не уповал на смертного человека, называемого Христом, который после жестоких мучений распят на кресте и умер; а наши боги бессмертны и никогда ничего подобного не терпели». Святой Климент отвечал: «Правда, ваши боги бессмертны и бесстрастны; потому что как им умереть, когда они и не жили? И как страдать им, когда в них чувства нет? Каждому известно, что они сделаны руками человеческими.

Каменные боги ваши истесаны, деревянные — вырезаны топором и ножом, золотые и серебряные — огнем изваяны, медные и железные — выкованы молотом, и, несмотря на все эти резания, биения и паления, они не чувствовали своих страданий. Они и бессмертны, как никогда не жившие. Господь же наш Иисус Христос естеством человеческим умереть благоизволил, да спасет мир, попрал смерть Своею Божественною силою, воскрес в третий день и нам даровал живот вечный». Слыша свободную речь мученика, Диоклетиан разгневался и приказал, обнажив его, привязать к колесу. Вертя колесо, мучители били мученика палицами, когда тело его было на верху колеса, а когда тело с обращенным колесом поворачивалось вниз, то от малого промежутка между колесом и землей само собою терлось так, что и кости сокрушались. Долго так мучимый святой Климент молился Богу, чтобы помог ему перенести лютые страдания и укрепил в терпении. Господь не замедлил отозваться на молитву страждущего за имя Его.

Колесо остановилось, мучители изнемогли, невидимая рука отрешила мученика от колеса, и страждущий в одно мгновение исцелился от ран. Народ, пораженный чудом, восклицал: «Велик Бог христианский!» А царь Диоклетиан разжигался большей злобой на мученика; явленная сила Божия только больше ожесточила его. В изнеможении от злобы царь прекратил суд, а мученика приказал посадить в темницу.

Через некоторое время мученик снова был представлен на суд и снова за исповедание имени Христова испытал лютое наказание.

Сперва били его воловьими жилами, потом, повесив на дерево, строгали железными когтями до тех пор, пока кости не обнажились.