СССР. Зловещие тайны великой эпохи - страница 21

По этому поводу написано немало заключений. И то, что Николаев – агент НКВД, который готовит убийство Кирова, поэтому его и отпускают, и то, что его вызволяет из милиции Иван Васильевич Запорожец, который летом 1934 года направлен заместителем председателя Ленинградского управления НКВД Медведя, специально чтобы подготовить убийство Кирова – опять же по заданию Сталина, – он давно «ведет» Николаева и поэтому освобождает незадачливого террориста. Но даже более серьезные исследователи задаются тем же вопросом: почему отпустили Николаева? Ведь его задержали у дома Кирова с револьвером?! Во-первых, у Николаева было разрешение на хранение револьвера, который он приобрел еще в 1918 году. Первое разрешение он получил еще 2 февраля 1924 года за номером 4396, а 21 апреля 1930 года он перерегистрировал личное оружие, о чем свидетельствует разрешение за номером 12296. Так что оснований для ареста Николаева, задержанного с оружием, не было. Стоит сказать, что обстановка в Ленинграде в те годы была достаточно, как сейчас говорят, криминогенная. Помимо белогвардейцев, время от времени совершавших отдельные теракты, расплодилось множество бандитов. Народ, живший впроголодь, безработный люд, а таких было много, доведенный до отчаяния, хватался за топор и нож, по ночам было неспокойно, грабежи и насилия пугали обывателей, и поздними вечерами все предпочитали оставаться дома и запирать двери на крепкие запоры. Поэтому ношение оружия для имевших разрешение не считалось сверхобычным.

Во-вторых, попытки отдельных граждан передать жалобы непосредственно первым лицам были также распространенным явлением. А у Николаева были на то причины: ответа на его послания Кирову, Чудову он не получил, и в милиции легко могли проверить: писал ли он письма в обком и был ли ему ответ. До 1 декабря 1934 года еще сохранялся некий вид законности, граждан не хватали на улицах, не выносили приговоры без суда и следствия, пресловутых «троек» еще не было. А Николаев, кроме всего, был еще и членом ВКП(б), а к этой категории «товарищей» милиция проявляла особое почтение. Поэтому вполне нормально, что его пожурили и отпустили, не сделав никаких оргвыводов. Кампания всеобщей подозрительности еще не началась. Наконец, есть собственные дневниковые записи Николаева, относящиеся к 15 октября. Он пишет: «Ведь 15/Х только за попытку встретится (так в подлиннике, без мягкого знака. – Авт.) меня увезли в «дом слез». А сейчас за удар… получу 10, 100 и больше возможно».

Большевики еще в 1917-м отменили слово «тюрьма», назвав ее «дом лишения свободы», а ленинградцы назвали ее «домом слез». В данном случае речь идет о милиции как синониме слова «тюрьма». Николаев и здесь плюсует, преувеличивает свое задержание.

Второе покушение произошло 5 ноября. Николаев с тем же револьвером в кармане встречал Кирова на Московском вокзале. Но там было слишком много народу, охраны, и Николаев испугался, что после выстрелов вся эта толпа его попросту растерзает. Он снова вернулся домой ни с чем.

Шел уже восьмой месяц, как он сидел на шее Мильды. Денег не хватало. «Деньги на исходе, – записывает в дневнике Николаев, – берем взаймы, весь мой обед сегодня состоит из стакана простокваши».

Но собственные страдания лишь полбеды, страшнее наблюдать, как страдают твои дети. «Вчера с ужасом посмотрел на ребят и бабушку… голод их захватил здорово, особенно Марксика…» – отмечает Николаев. «Деньги все, жрать нечего». Еще через несколько дней он записывает: «С утра вывесили на черную доску за неуплату квартирной платы».

Голод обостряет взгляд, точно спала пелена с глаз. Николаев пишет: «Тысяча поколений пройдет, но идея коммунизма еще не будет воплощена в жизнь… С какой силой я защищал все новое, с такой нападаю». Он начинает замечать и двойную жизнь, наметившуюся во всем обществе: одна для вождей и их приближенных, другая – для простонародья. «Для себя – полная неприкосновенность, для нас самая невыносимая мера наказания. Для себя – для жен и детей – гаражи с автомобилями, для нас сырой хлеб и холоди, помещение». Наконец, 14 ноября еще одна попытка покушения. Снова Московский вокзал, Киров возвращался с очередного заседания Политбюро ЦК. Николаев, оттесненный толпой, стоял в стороне, засунув руку в карман и сжимая револьвер, ожидая, когда из черноты тамбура появится ленинградский вождь. Николаев примерялся. Охранники к вагону не подпускали.