Стадион - страница 28

Майер на ходу разглядывал животных. Он и в самом деле любил их — дома у него жил громадный пес, ньюфаундленд, величиной с доброго теленка, и черно–фиолетовый попугай «ара». Все. трое жили в тесной дружбе. Майер справедливо считал, что такие друзья куда лучше людей — у них есть то преимущество, что они никому ничего не разболтают.

Майер остановился возле клетки, где сидел большой угольно–черный кот. Вот бы ему такого кота! Он сумел бы подружить его с псом и попугаем, и получилась бы веселая компания, точь–в–точь как в сказке о бременских музыкантах!

Доктор Шитке вежливо шагал следом за Майером, недоумевая, с какой целью тот затеял эту прогулку. Неужели Эрвин Майер впал в сентиментальность и, чего доброго, записался в общество покровительства животных? Нет, это, конечно, вздор. Зачем же он тратит драгоценное время, задумчиво расхаживая между вольерами? А Майер, казалось, и не замечал нетерпения хозяина. Он переходил от клетки к клетке, пристально и меч–тательно разглядывая зверьков, и даже попробовал заговорить с колючим остроносым ежом, который отнесся к гостю с полным пренебрежением и повернул к нему круглую, утыканную иголками спинку.

Но ведь не зря же прогуливается Майер между вольерами! Шитке решил набраться терпения и ждать, не задавая никаких вопросов.

Он не ошибся, гость действительно не столько забавлялся видом смешных зверьков, сколько намеренно старался протянуть время. Майеру хотелось взглянуть, что будет с рыжей собакой через пятьдесят минут после укола. И только поэтому он позволил себе отнимать время у хозяина, что было не слишком учтиво.

Наконец, обойдя почти все хозяйство, Майер решительным шагом подошел к вольере, где сидела собака, глянул и даже присвистнул.

Рыжий пес валялся на боку, высунув язык, и, казалось, умирал. Глаза его закатились под лоб, с дрожащих губ падала желтоватая пена, дыхание было частым и прерывистым.

Майер судорожно передернул плечами.

— Ничего особенного, — поспешил объяснить Шитке, — для большей убедительности опыта немного увеличена доза допинга, что вызвало более сильную, чем обычно, реакцию, вот и все.

— Он издохнет?

— Нет, это уже проверено. По–моему, нам с вами следует пройти ко мне в кабинет и договориться о финансовых условиях, на которых вы будете пользоваться моим открытием.

— Я не буду им пользоваться, — ответил Майер, не отрывая взгляда от несчастного пса.

— Вы обязательно будете им пользоваться, но когда вы придете ко мне во второй раз, то этот допинг будет стоить впятеро дороже, — спокойно ответил Шитке.

— Можете быть уверены, я больше не приду, — бросил Майер.

— Нет, придете. — Спокойная, почти зловещая уверенность ни на секунду не покинула Шитке. — Придете, до когда вам понадобится новый рекорд. Вы тогда вспомните обо мне, но, повторяю, допинг будет стоить в пять раз дороже.

— Это я уже успел понять, доктор. Надеюсь как–нибудь обойтись без вашей помощи. Всего наилучшего, очень рад был познакомиться с вами, доктор Шитке. Наша встреча была для меня чрезвычайно интересной и поучительной.

— И для меня тоже, — обнажив в улыбке свои желтые зубы, поклонился хозяин.

Железная калитка захлопнулась. Эрвин Майер вышел на тихую тенистую Кастаниенштрассе и вытер платком взмокший лоб.

Слава неожиданно пришла к Нине в то мгновение, когда она ступила на перрон вокзала в Киеве. Целая толпа подруг, знакомых и незнакомых спортсменов окружила девушку. Букеты красных, розовых и желтых георгинов пришлось держать обеими руками.

Отец Нины, Петр Павлович Сокол, плотный мужчина с поседевшими чумацкими усами, стоял в стороне, глядя, как дочь старается вырваться из объятий друзей и прорваться к нему. Наконец она подошла, через цветы насилу дотянулась губами до его щеки.

— Поехали, — сказал Сокол.

— Смотри, Нина, — кто–то протянул девушке газету.

Нина взглянула и замерла. С первой страницы спортивной газеты на нее смотрели собственные глаза — фото было большое и очень удачное.

Нина на мгновение смутилась, но чувство это сразу же исчезло, — убеждаться в своем выдающемся значении было легко и приятно.

— Поехали, поехали, — торопил отец.