Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - страница 23

Поэтому нетрудно было спрогнозировать, как оно поведет, узнав о подлинных планах Каменева и Зиновьева. Было почти очевидно, что оно непременно возропщет против безусловно опрометчивой спешки.

То есть, в декабре 1924 года драма в Москве разыгрывалась уникальная. Сам того не ведая, Каменев, развязав литературную дискуссию, устроил экзамен на политическую зрелость себе, Троцкому и возможно, еще одному человеку. Первым испытанию подвергся Предреввоенсовета. Как ни велик был соблазн дать сдачи, но Троцкий, верно оценив душевные колебания коллег, сумел перебороть искушение и в результате гарантировал за собой место в Политбюро.

Вторым выбирал между «хочется» и «надо» Лев Борисович. Ему представлялось вполне резонным и разумным избавление верховной инстанции от деструктивной особы, склонной дебатировать по каждой мелочи, разжигая страсти внутри управляющего государством маленького коллектива. Но Лев Борисович играл роль старшего в Политбюро не проформы ради. Для того коллегия и выдвигала из своих рядов старшего, чтобы он первым чувствовал настроение других и первым (желательно) предлагал проекты решений, которые удовлетворят большинство ареопага.

В этом, кстати, и заключался экзамен Каменева: сориентироваться в непростой ситуации ноября – декабря 1924 года; понять, что готово санкционировать большинство; в случае несогласия с ним, прикинуть, насколько реально склонить оппонентов на собственную точку зрения. Если шанс есть, то попытаться переубедить, если нет, то лучше не настаивать на максимуме, отступить и до поры до времени удовольствоваться минимумом.

Лев Борисович экзамен на право и далее возглавлять Политбюро не сдал, ибо не сумел верно оценить разброс мнений среди коллег, а когда обнаружилось и противоречие подходов, и слабость аргументов в пользу изгнания Троцкого, упрямо продолжал продавливать отторгаемый большинством вариант решения. В итоге в Политбюро произошла смена лидера. Преемнику Каменева не довелось выбирать между «хочется» и «надо», так как первое гармонично совпало со вторым. Счастливчику оставалось только вовремя перехватить инициативу у замешкавшегося соперника. Счастливчик не поленился, сообразил, что к чему, и инициативу перехватил…

События развивались на редкость стремительно. В течение каких-то девяти-десяти дней СССР обрел нового лидера. 28 декабря 1924 года Каменев с Зиновьевым перешагнули, наконец, Рубикон, обнародовав в «Ленинградской правде» цель, ради которой рискнули развязать литературную дискуссию. Резолюция пятой партконференции Московско-Нарвского района Ленинграда (принята по докладу Евдокимова 27 декабря) констатировала, «что член партии, придерживающийся несколько лет подряд взглядов, противоположных политике Центрального Комитета и всей партии, – ни в коем случае не может претендовать на то, чтобы быть в числе руководителей ленинской партии»[31].

Обстановка внутри «семерки» накалилась мгновенно. Каменев еще успевал отступить, дезавуировать демарш ленинградцев и внести на обсуждение «фракции» какой-нибудь компромиссный проект. Но Лев Борисович этого не сделал. Между тем время быстро таяло, и промедление опять, как в 1917 году, грозило близорукому вождю политической, а то и физической смертью.

Начавшееся размежевание ареопага на два враждебных лагеря, дерущихся за и против Троцкого, ему надлежало пресечь не мешкая. Иначе разразится катастрофа. Политбюро, отвлекшись на межгруппировочную борьбу, прекратит заниматься текущими делами, количество рассмотренных и решенных вопросов в кратчайший срок снизится до нуля. Возникнет паралич власти, и, если «закупорка» процесса управления на фоне партийной усобицы затянется, новая революционная волна неизбежно накроет Республику.

К сожалению, ни Зиновьев, ни Каменев надвигающейся опасности не замечали. И 29, и 30, и 31 декабря оба по-прежнему не сомневались, что все зло исходит от Троцкого и с ним обязательно надобно расквитаться.

Изумительное упрямство нашло на Каменева с Зиновьевым. Отовсюду к ним поступали тревожные сигналы, предостережения, уговоры не пережимать, потерпеть. А они – ноль внимания. Твердили неизменное: Троцкому не место и в Реввоенсовете, и в Политбюро. Бухарин, Калинин, Рудзутак категорически возражали против подобной суровой кары. На предновогоднем совещании семерки к оппозиционерам примкнул Томский. Не сегодня завтра решили бы, с кем блокироваться, Рыков, Молотов, Дзержинский, Сокольников, Фрунзе. Наблюдалось отчетливое и скоротечное формирование двух сильных фракций, которые через день-два заспорят о судьбе Троцкого не на жизнь, а на смерть. За первым яблоком раздора – Троцким – появится какое-то второе, затем третье. «Диспут» приобретет бесконечный характер, ибо обе рассорившиеся группы не угомонятся до тех пор, доколе одна из них не восторжествует целиком и полностью над другой. В общем, то, чего Сталин боялся весной и летом, исподволь мешая Каменеву с Зиновьевым провоцировать Троцкого на дискуссию, фактически свершилось. Дискуссия с Троцким не состоялась. Зато вот-вот разгорятся жаркие дебаты внутри самой семерки, еще вчера считавшейся такой сплоченной.