Сталинградский Гаврош - страница 5

Пошастал Генка и по разбитому эшелону. Обнаружил пшеницу. Домой приволок целую сумку этого бесценного добра. Бабушка на глицерине варила кутью. Генка тем временем отлучился, и его долго не было. Вернулся во второй половине дня и опять приволок сумку пшеницы.

— Господи, а мы уже думали, тебя убили, — всплеснула руками бабушка. — Зови Свету, будем есть, — сказала она.

— А где Света? — спросил Генка.

— Где-то во дворе, — ответила бабушка.

В это время во дворе раздался взрыв, затем второй. «Немцы мины кидают», — подумал Генка и прислушался. Взрывов больше не было, и он выскочил во двор. Света лежала посреди двора. Она упала навзничь. Так и лежала. Осколок ударил девочку в голову.

…Геннадий Антонович надолго умолк, а затем платком стал промокать глаза.

— Лучше бы меня тогда убило, — тихо сказал он. — Так и бабушка сказала, и, представь себе, я не обиделся.

Я, конечно, не мог себе представить, когда на месте убитой хотели б видеть тебя и говорят тебе об этом в глаза. Я просто подумал, что Генка безмерно любил свою сестренку, а бабушка, скорее всего, любила и жалела всех, а за частое ослушание Генки могла, наверное, сказать так, как сказала.

В тот день Генка крепко обиделся на отца: он давно упрашивал его перейти в блиндаж к давним знакомым Прихно, потому что там, как он считал, было безопаснее. Тем более сами Прихно не возражали. Отец не соглашался, упорствовал. Время шло, а опасность не уменьшалась. Убита мать, а теперь не стало сестры…

Ночью вырыли могилу и похоронили Свету рядом с матерью.

Возле одного из домов на Батальонной стояла полуторка, замаскированная зелеными ветками деревьев. Возле машины собрались женщины и о чем-то оживленно судачили. Оказалось, что машина должна ехать в Паньшино, где на оборонительных рубежах работали горожанки — рыли противотанковые рвы. Вот им-то и следовало доставить продукты, а оттуда привезти раненых. Шофер дорогу в Паньшино не знал. Тут же крутился Генка и его дружок Витька Крылов. Мать Витьки была в Паньшино, рыла противотанковые рвы.

— Мы знаем дорогу в Паньшино, — сказал Генка. Шофер оценивающе оглядел пацанов.

— Точно знаете? — спросил он.

— Знаем, — ответили приятели. Откуда-то вывернулась бабушка.

— Врут они, врут, — затараторила она.

— Не-е, знаем, — заверил Генка.

— Давайте в кузов! — скомандовал шофер.

Женщины со всей улицы несли узелки, сумочки просили передать родным, знакомым. Вскоре машина запылила по улице. Глядя ей вслед, бабушка горестно покачала головой:

— И в кого он такой уродился?..

По правде сказать, ни Генка, ни Витька толком дорогу в Паньшино не знали. Но Витьке очень хотелось увидеть мать, а заодно с ветерком прокатиться на машине. В сторону Паньшина пылило машин немало. Туда везли боеприпасы, обратно раненых. Так что путаться особо не пришлось. Иногда, увидев самолет, они дружно колотили по крыше кабины. Шофер сворачивал в какую-нибудь балочку или прятал машину под деревья.

А вот «мессера» они не углядели. Он внезапно вынырнул из-за облаков, низко пролетел над машиной и полоснул по ней двумя пулеметными очередями. Свернув в густую лесополосу, шофер молча обошел вокруг машины. Правую подножку срезало, как автогеном, а крыло густо издырявили пули.

Оглядев пацанов, сказал:

— Легко мы отделались, орлы. Хорошо, что все целы. Фашист, похоже, спешил и плохо прицелился.

Так с остановками они все-таки благополучно добрались до Паньшина.

Витькину мать отыскали быстро, раздали узелки и сумочки. Женщины были изможденные и смертельно уставшие. Их постоянно бомбили немецкие самолеты и обстреливали из пулеметов. Вдобавок ко всему косила дизентерия. Каждый день хоронили убитых и умерших.

Строгий морщинистый дедок с кобурой на ремне постоянно на них покрикивал и распоряжался. Он был тут, похоже, старший. Генке дедок сразу не понравился.

— Коряга шалопутная, — оценил Генка.

Тем временем в кузов машины стали загружать раненых. Их было много. Когда кузов загрузили, то оказалось, что Генке и Витьке места в нем нет.

— Вы ребята шустрые, как-нибудь доберетесь, — сказал шофер и развел руками. Забеспокоилась и Витькина мать, а был уже вечер, темнело.