Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - страница 11
По настоятельному желанию Сталина, не должно было остаться даже следов государственного существования Польши.
В результате агрессивных войн против Польши и Финляндии, шантажистской аннексии суверенных республик — Эстонии, Латвии и Литвы и угрозы войны против Румынии Советский Союз после договоров с Гитлером смог увеличить свою территорию на 426 000 кв. км, что примерно соответствовало площади Германского рейха в 1919 г. Тем самым Сталин разрушил государственные барьеры на своей западной границе, которые защищали и его, и значительно улучшил свою базу для агрессии против Запада. Теперь ему был нужен только следующий шаг, и предпосылки для этого были благоприятны. Ведь политико-стратегическое положение Германии, несмотря на ее первоначальные успехи, расценивалось в Москве как критическое. Финал в войне с Англией все больше отодвигался вдаль. А за Великобританией с растущей решимостью стояли США. Вооруженные силы Германии были теперь распылены по всей Европе и скованы противостоянием с Великобританией на фронте от Норвегии до Пиреней. С другой стороны, в Москве очень хорошо знали о неспособности Германии выдержать долгую войну в экономическом плане. А как уязвим был Германский рейх уже в отношении возможности отрезать его от жизненно важных поставок нефти из Румынии! Детальный анализ экономического и военного положения Рейха породил в Москве убеждение, что Германия будет все больше впадать в безнадежную слабость. То, что «советское руководство испытывало страх перед Германией и ее вооруженными силами», является, согласно М. Никитину, дезинформацией со стороны просталинской историографии.[22]
В этой ситуации конца 1940 года, когда военная ситуация Германии и ее «партнера по оси» Италии все более усложнялась, Сталин через Молотова передал в Берлин 12–13 ноября 1940 г. требования, которые сводились к распространению советской «сферы влияния» на Болгарию, Румынию, Венгрию, Югославию и Грецию, то есть на всю Юго-Восточную Европу, а на севере — на Финляндию, с которой ведь только в марте этого года был торжественно заключен мирный договор. Был затронут даже так называемый «шведский вопрос». Иными словами, Советский Союз теперь претендовал на господствующую позицию во всей Восточной Европе и в бассейне Балтийского моря, требуя, кроме того, создания баз у черноморских проливов и свободы передвижения по балтийским проливам (Большой Бельт, Малый Бельт, Зунд, Каттегат, Скагеррак), так что Рейх, боровшийся за существование, оказывался словно в клещах с севера и с юга.
Эти инсинуации, переданные в ужесточающейся военной обстановке, были столь вызывающими, что практически оставляли Германии только выбор — сдаться или сражаться. Речь шла о преднамеренной рассчитанной провокации, в которой представляет интерес в первую очередь психологический мотив, поскольку он позволяет понять, как уверенно и сильно должен был уже чувствовать себя Сталин к этому моменту. А именно, если бы он, как не раз сообщало немецкое посольство в Москве, действительно боялся Гитлера, то он едва ли стал бы провоцировать его таким способом, который, по оценке Эрнста Топича, был равносилен «Соммации» [от слова «Сомма»], едва скрываемому требованию капитулировать. Молотов в дни своей берлинской миссии постоянно и интенсивно обменивался телеграммами со Сталиным,[23] из чего несомненно следует, что он действовал по прямым указаниям Сталина.
То, что с миссией Молотова действительно связывался вызов, следует и из заметок, которые уверенно записала перед своей смертью в 1964 г. Ванда Василевская, когда-то — председатель Союза польских патриотов (коммунистов).[24] «Я вспоминаю, — писала госпожа Василевская, пользовавшаяся особой благосклонностью Сталина, — что мы, коммунисты, независимо от официальной позиции советского правительства, придерживались мнения, что это (дружеское отношение к Германии) является лишь тактикой советского правительства и что в действительности дела обстоят совершенно иначе. Ведь нельзя забывать, что для каждого из нас уже тогда было ясно: должна грянуть германско-советская война… Независимо от официальных заявлений мы считали, что грядет война, и мы ожидали ее день ото дня. Весной 1940 г. я в первый раз была в Москве у Сталина, и уже тогда (когда на восточной границе стояли целых шесть немецких дивизий) Сталин сказал мне, что рано или поздно будет война с немцами. Так что уже тогда я имела заверение высшего авторитета и подтверждение, что мы были правы, когда ожидали войны.» Показательно то, что Ванда Василевская сообщает о беседе в дни миссии Молотова, в конце 1940 г., с первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко, позднее — начальником центрального Штаба партизанского движения, слова которого она передает так: «Молотов был в Берлине. Он только что вернулся. Будет война. Она наверняка начнется весной 1941 г., но мы должны готовиться уже сейчас».