Сталинъюгенд - страница 26

Среднего роста, плотный, даже чуть упитанный парень с круглым, улыбчивым и бесхитростным лицом — Лёня Барабанов был антиподом Арманда. На голове у него темнела густая шапка волос, зачёсанных на пробор. Доверчивость и простодушие не мешали Лёньке уметь постоять за себя, а непоседливость приводила к тому, что он мгновенно терял интерес к любому малодинамичному процессу и начинал тянуть друзей заняться чем-нибудь деятельным. Лёня страстно влюбился в одноклассницу и соседку по двору Ирочку Бусалову — дочку главврача страны, начальника лечсанупра Кремля Алексея Бусалова. Эта влюблённость вызывала сильные переживания: Ира охотно общалась с ним, дружила, но видела в Барабане лишь товарища, никак не отвечая на раннее мальчишеское чувство. Как и большинство ровесников, Лёня обожал технику. Учился — неважно, по причине безалаберности. Одиночества не терпел. Поэтому с радостью записался в тайное общество и признал лидерство Шахурина, подыгрывая ему безо всякого насилия над собой.

Среди ребят нашёлся лишь один, вступивший в противоборство с Шахуриным — Петя Бакулев. Чуть выше среднего роста, щуплый — с первого взгляда он производил впечатление нежного интеллигента, тем более что был очкариком. Однако этот сероглазый и черноволосый юноша с тонким лицом и пушком на месте будущих усов оказался с характером.

Бакуль хорошо знал Володю — их матери общались, и по обоюдному согласию родителей, зимние каникулы Петя провёл у Шахуриных на Николиной горе. Там он увидел многое, чего до сих пор не встречал и что в его семье представлялось немыслимым. Софья Мироновна, холёная женщина, тщательно следила за собой, одевалась ярко, со вкусом, и натура у неё была очень властная. Бросалось в глаза, как она любила себя, как часто пренебрежительно относилась к супружеству — её поведение, порой, становилось просто экзальтированным. Многие черты матери передались сыну, единственному человеку, кому Шахурина не могла ни в чём отказать. Пользуясь особым положением в доме, Володя вёл себя, как непризнанный Чайльд Гарольд — мог демонстративно положить на журнальный столик тот же «Mein Kampf» и сказать: «Сегодня ночью я буду изучать эту книгу». Или начинал мечтать, что когда-нибудь возглавит страну и пройдёт впереди победных колонн по Красной площади.

Петя терялся, но поначалу принял правила хозяина дома, однако, вернувшись в Москву, сразу избавился от неловкости и восстал. Правда, это мало что изменило — не умея ещё по-взрослому аргументировать и не строя каких-то наполеоновских планов, он лишь затеял соперничество с более безобидным подтекстом.

— Когда орган заиграл, я подумал, что не выдержу и заплачу, — сознался Артём.

— Да, действует сильно. Нина — как живая лежала. Мне от этого ещё страшней стало, — согласился Барабанов.

— Ну и как вам всё это? По-моему, Шах просто свихнулся, — поделился своим мнением Хмельницкий.

— Да… натворил Вовка дел, — грустно поддержал его Петя.

— А почему Микоянов нет? — спросил Хаммер.

— Знаете, у нас дома говорят, что Шах стрелял из Ваниного «вальтера», — вступил в разговор Лёня Реденс.

— Да ты что?! — Хаммер даже подскочил на месте. — Слушайте, ребята, а ведь и вправду у Шаха оружия не было. Он ещё страшно завидовал Микоянчикам.

— Неужели Ваня мог отдать ему пистолет без разрешения отца? — удивился Барабан. — Что же с ним теперь будет?

— Да уж по головке не погладят. Неужели сам не сечёшь? — ответил за всех Хмельницкий.

— Мне две вещи неясны, — снова вклинился Бакулев. — Почему Ваня, такой правильный, дал Шаху оружие? Это на него совсем не похоже. Шах что — его загипнотизировал?… И ещё я не понимаю, что с Вовкой последнее время происходило? Он какой-то взвинченный был, нервный. Чуть что — сразу в крик. И отчего эта фашистская чушь ему в голову засела?… В последний день занятий он меня на чёрной лестнице к стене припёр: «Бакуль, тебя ребята уважают. Твоя организация, считай, распалась, а моя осталась! Поэтому ты должен первым протокол по присвоению названия "Четвёртая Империя" подписать». Достал его из портфеля… а сам бледный весь и трясётся. Я отвечаю, что против «Четвёртой Империи» ничего не имею, но не подпишу, пока не уберёт приписку, что это — «рейх». И говорю, мол, никакие немецкие звания мне тоже не нравятся… а он губы сжал, глаза сузил… желваки на скулах ходуном ходят. Потом протокол на пол швырнул, схватил меня за куртку и заорал: «Выгоню к едрене матери из организации». Я его оттолкнул… он — меня. Чуть не подрались. Короче, плюнул на условности и поставил его на место: «Подумаешь, фюрер вшивый выискался. Ну и выгоняй!… Очень-то надо». Так и расстались, поссорившись.