Стань светом моим - страница 16

стр.

Утром за завтраком Наташа Звонкова, вернувшаяся со дня рождения почти под утро, с возмущением рассказала, как безобразно вёл себя Валера – то и дело демонстративно обнимался со своей обесцвеченной Жанной, хотя и не был пьяным.

- Самое забавное, видели бы вы его рожу, - довольно сказала Наташа, - когда он, забавляясь, спросил у Глеба, кто же ему всё-таки из общежитских девчат понравился больше всех, и тот ответил: «Тася Лебедева. Жаль только, что замужем она и ждёт ребёнка. Я бы женился на ней не думая!»

Глава IV

Мокрая крыса грозно ощерилась и противно пропищала что-то сородичам. «Наверное, дала знак к нападению», - подумала я. Но я не сдамся, буду сопротивляться изо всех сил. Папа говорит: «И один в поле воин, если он не боится. Помни, это у страха глаза велики, а если твоя душа не боится, ни один враг тебя не победит». И я не подчинюсь страху. Надо петь, громко петь и смеяться. И тогда крысы разбегутся по норам. Они же трусы!

Открыв рот, я попыталась запеть. Увы, голоса не было. Опять не было! А крысы приближались и приближались. Вот уж их мохнатые лапки уцепились за мой подол, серые зверьки взбираются по моим ногам, груди. Я не в состоянии их встряхнуть! В ужасе просыпаюсь. Сон уходит из сознания медленно, оставляя после себя неприятный след.

На душе у меня скребли кошки. И как их выгнать оттуда – мне это было не под силу. До Нового года оставалось всего несколько дней. Тёма нашёл мне замену и разрешил бросить работу. Пора было перебираться на квартиру. Там я уже побывала, познакомилась с мамой Тёмы, невысокой, худенькой, энергичной женщиной за семьдесят.

Всем своим обликом тётя Маруся (я стала называть её тётей, хотя она годилась мне в бабушки) походила на деревенскую женщину из фильмов о сельской жизни: носила, даже дома, белый сатиновый платок, повязав его концы надо лбом, платья её были в мелкий цветочек на чёрном или коричневом фоне, иногда на ней была тёмная юбка и мешковатая, связанная из серой кроличьей шерсти кофта. Мне нравилось, как тётя Маруся разговаривала, активно используя просторечные словечки и прибаутки. С точки зрения житейской мудрости, её высказывания и неправильная речь мне казались довольно оригинальными.

- Отсюдова не видать мою Косулиху, глазы мои не усмотрют. Но куды ни гляну, тутова и тамова, повсюду вижу её родимую: кусты, небо, лывы на дороге после дождя таки же, будто я в Косулихе. Сердце плачется и толдычит: засиделась я тутова, пора в деревню убывать, - так выразилась она о своей тоске по родной деревне, в которую регулярно на выходные дни ездила.

Тётя Маруся искренне порадовалась, что теперь есть на кого оставить городскую квартиру, купленную для неё сыном.

- Артём шибко хотел, чтоб я с тёплым туалетом пожила, а как родную избу забросишь, хоть сестра за нею и приглядывает! И собачка своей конуре радуется. А я, чай, не собачка. Вот и мотаюсь туды-сюды – сынка обижать-таки не хочется, - объяснила мне свою привязанность к родному деревенскому дому.

Мы договорились, в какой комнате я буду жить. Тёма пообещал дать машину для переезда, но я всё не решалась покинуть девчонок в общежитии: я с ними сдружилась, а теперь мне предстояло обживаться в чужой для меня обстановке.

По натуре я консерватор и не очень люблю перемены, хотя встречи с ними мне были не внове: за свою жизнь с отцом приходилось переезжать с места на место множество раз. И всегда я, покидая обжитую квартиру и приобретённых друзей, сильно расстраивалась.

В этот раз, слава Богу, не покидала город. Однако легче от этого не было. Как ещё мы заживём с тётей Марусей, неизвестно, ведь ребёнок - это плач, суета, мало кому понравится, когда его будят по ночам, не погонит ли она меня потом с квартиры!

За день до Нового года проснулась в ожидании чего-то неприятного. Впрочем, оно тут же явилось во всей красе – в образе прекрасной Жанны. Хотя неприятность, в сущности, связана была не с ней, а с тем, кого она целовала, у выхода общежития. Спустившись утром в буфет, чтобы купить к завтраку творожный сырок, я натолкнулась на целующуюся парочку. Высокая девушка в красном пуховике, отороченном белым мехом, крепко обнимала за шею стоявшего спиной ко мне Валеру, прильнув к его губам.